Читать книгу "«Титаник» утонет - Пьер Байяр"

Список сокращений:

Op. cit. – цитируемое сочинение

Ibid. – там же

ПВ – предвидение верное

ПВО – предвидение, верное отчасти

ПН – предвидение неверное

ПС – предвидение спящее

++ – очень высокая достоверность

+ – высокая достоверность

– сомнительная достоверность

– очень сомнительная достоверность

Американский писатель Морган Робертсон никогда не скрывал, что, описывая в своем романе «Тщетность»[1] драматическую эпопею воображаемого судна «Титан», он брал за образец катастрофу «Титаника», случившуюся четырнадцать лет спустя.

Если бы Робертсон хотел представить свою книгу как фантастический роман, а не как документальное повествование, основанное на реальных фактах, он вряд ли выбрал бы для своего корабля название, которое каждому читателю напоминает самое знаменитое за всю историю мореплавания пассажирское судно.

Но выбор названия «Титан» объясняется не только желанием подсказать, к какому литературному жанру принадлежит сочинение. Это еще и своеобразный способ напомнить, что причиной катастроф являются не только несчастные случаи, но и свойственная человеку мания величия, тот самый гибрис, против которого предостерегали смертных древние греки.

Так же как титаны бросили вызов богам, создатели «Титаника» надеялись преодолеть законы, ограничивающие наши возможности, и построить корабль, который не в силах остановить никакая высшая сила. И их постигла участь мифологических персонажей, название которых они столь опрометчиво заимствовали, привлеченные их мощью, но позабыв об их трагической участи.

Восстанавливая события с филигранной точностью, Робертсон, зная, что его никто не станет слушать – боги наделили Кассандру даром пророчества, лишив ее способности заставить внимать себе, стремится не предотвратить неизбежную, на его взгляд, катастрофу, а побудить читателя задуматься над роковыми решениями, которые люди, позабыв о своем уделе смертных, принимают, обуреваемые жаждой могущества. Внимательное изучение взаимоотношений между литературой и действительностью дает, по крайней мере, два повода для удивления.

Прежде всего, поражает, как часто мы обнаруживаем, что, если полностью исключить из литературы вымышленную составляющую, окажется, что создатели литературных произведений черпают вдохновение не только в событиях прошлого или настоящего, как можно было бы ожидать, но и в событиях будущего.

В самом деле, невозможно перечислить все литературные произведения самых различных жанров, где, как нам кажется, не только с большей или меньшей точностью описано будущее, но и создается впечатление, что автор удостоился привилегии на минутку увидеть события, которые еще не случились.

События эти в основном трагические (войны, техногенные или природные катастрофы, правление кровавых диктаторов…), словно периоды мира или процветания – в отличие от бедствий – практически не вызывают у писателей желания сообщать о них, а сами писатели предрасположены главным образом улавливать знаки, предвещающие катастрофы.

* * *

Но есть и еще один повод для удивления. Похоже, никто, особенно власть предержащие, не извлекает практических уроков из провидческого характера литературы. Став общим местом, предвосхищение остается абстракцией, существование которой признает большинство наблюдателей, но никому даже в голову не пришло придать ему статус научного открытия особого рода.

Однако разве можно – в качестве сравнения – вообразить, что открытие таких важных законов, как, например, закона всемирного тяготения или строения атома, считавшихся главными интеллектуальными достижениями эпохи, служило пищей для разговоров в обществе, но при этом никто ни на минуту не задумался о том, как эти законы можно применить на практике?

Отказ извлекать уроки из литературных произведений тем более печален, что события, описанные в книгах, часто являются коллективными катастрофами, которых можно было бы избежать, если бы люди удосужились обратить внимание на предупреждения тех, кто забил тревогу. Насколько мне известно, нет ни одного великого бедствия, которое не было бы предсказано, зачастую даже в деталях, и обсуждено в одном или нескольких литературных произведениях.

Никто, разумеется, не требует, чтобы правительства, снова взявшие на вооружение платоновский постулат об изгнании поэтов из государства, руководили странами, опираясь на литературу, однако вызывает удивление, что литература продолжает оставаться в стороне от вынесения решений и что не существует никакой формы связи, позволяющей политикам получать информацию о литературных предвидениях, чтобы учитывать их в момент принятия мер, касающихся всех нас.

* * *

В связи с провидческим характером литературы возникают немаловажные теоретические вопросы, которые автор этой книги не намерен ни обойти, ни дать их окончательное решение, настолько они сложны.

Вопросы эти, прежде всего, обусловлены совершенно не очевидной возможностью выловить из всей массы литературной продукции сочинения, обладающие провидческим характером, причем не ожидая, когда пророчество свершится, а вовремя отбирая произведения, на которые следует обратить внимание.

Такой отбор осуществить особенно сложно, ибо предвидения облекаются в самую разную форму и относятся к самым различным областям, где они реализуются, тем более что их формулировка, далекая от прозрачности, зачастую бывает настолько загадочной, что требует самых изощренных способов дешифровки или интерпретации.

Трудность выявления относящихся к делу сочинений и фрагментов из них также связана с тем, что, пока мы не располагаем серьезной теорией, способной, не уводя в мистику, объяснить, каким образом писатели могут рассказывать о грядущих событиях, эта теоретическая несостоятельность влияет на восприятие и понимание природы исследуемых феноменов.

* * *

На основании вышеприведенных постулатов вырисовывается вполне логичный план. Во-первых, я попытаюсь вычленить тип событий, наступление которых способны предсказать некоторые книги, и показать наиболее частые способы облекать пророчества в литературную форму.

Во-вторых, я намерен предложить несколько объяснений – от подлинно научных до совершенно иррациональных, – позволяющих составить представление о провидческом характере литературы, и по мере возможности утвердить мысль о том, что литературные произведения могут содержать предвидения грядущих событий.

Наконец, я намерен рассмотреть практические результаты этого открытия в сфере политики и науки, а также его влияние на анализ произведений и истории литературы. Ибо, если и в самом деле предположить, что время не всегда течет в одну сторону, целые области точных и гуманитарных наук предстоит изучать заново.