Читать книгу "Екклесиаст - Александр Холин"

– Так оно и есть, – прозвучал чей-то насмешливый голос. – Вы, как настоящий мужчина, угадали по расцветкам одежды вкусы, стиль и способ выделить себя из безликой толпы.

Рядом со мной остановился человек в чёрном атласном кафтане увенчанным перелинчатым воротом. Голову представительного месье украшала не маленьких размеров беретка, прикрывающая левое ухо, с приколотым к ней бриллиантовой пряжкой страусовым пером. Такие же бриллиантовые пряжки, только покрупнее, сверкали на башмаках господина.

– Так оно и есть, – повторил он. – Богатые мужчины могут задавать модельную одежду для всей Франции. Женщинам же у нас отводится роль благосклонно или не очень благосклонно относиться к мужской половине. Через некоторое время наши века будут пренебрежительно величать «так себе, средними» и только.

– Но откуда вы знаете меня?

– Я знаю дверь, через которую вы явились, – грациозно поклонился незнакомец. – Не составит большого труда вычислить, кто вам посоветовал встретиться со мной. Тем более, что такой замысловатой одежды не придумали ещё заносчивые саксы.

– Значит, вы…

– Да. Мишель Нострадамус, – опять поклонился случайный знакомец. – Вам никак не помешает быть у истоков славы Проповедника.

– Именно это сейчас ожидается?

– Увидим, – Мишель жестом показал на два свободных места среди англицких модников. Мало того, что все англичане сплошь были разукрашены разноцветной кожей, особое внимание они вызывали у окружающих ещё тем, что к гульфикам каждого были прикреплены разноцветные бантики-завлекалочки. Видимо в новой накатившей волне моды существовало поверье, что чем больше на гульфике бантиков, тем большее количество дам клюнет на такую откровенную наживку. Кто знает, может, они и правы, – у каждого рыбака своя наживка.

– Вы правы по поводу наживок, – усмехнулся Мишель. – У нас во Франции этому придают особое внимание и предпочтение. Чем больше бантиков прикреплено на гульфик, тем больше дам совратил прикрепивший эти бантики. Чем разноцветней они, тем агрессивней мужчина ведёт себя в постели.

– Прямо с такой дикой откровенностью сообщать это всем окружающим? – не поверил я. – Зачем? Ведь сексуальное сближение – это в какой-то мере завещанное Богом таинство. Зачем же посвящать в постельные подвиги всех окружающих?

– Ну, вы, любезный друг, напоминаете сейчас иностранца, прибывшего из страны, где люди размножаются только почкованием, а секс, любовные страсти и даже поцелуи отменены власть имущими. Не стыдно?

Мне стало стыдно. Причём, не только за себя, но и за власть имущих россиян. Ведь я действительно заявился сюда из страны, где секс находился под запретом целых семьдесят с лишком лет, а то, что вождь всех времён и народов скончался от сифилиса, держалось в строжайшей тайне, за разглашение которой светили магаданским солнцем сибирские просторы. Но признаваться в этом и вдаваться в политику, тем более ещё не свершившуюся, мне не хотелось. Необходимо выбрать более удобный и лояльный путь для общения в исторических эпохах или просто на спиралях времени.

– Знаете, Мишель, – почесал я себя за ухом. – Знаете, в нашем царстве все века живёт такая байка: гонится петух за курочкой и думает на ходу, мол, догоню – трахну, не догоню – согреюсь. А курочка, убегая от преследователя, постоянно оглядывается и прикидывает – «А не слишком ли быстро я убегаю?». Так что ни в нашем, ни в вашем государстве никто секс не отменял.

Однако у нас не выставляют на показ бантики и не делают на дверном косяке зарубок, мол, столько-то девок уже поимел, а поимею вдвое больше. Правду говорю, это глупо. Человек, решивший что-то сделать – ищет возможность, как бы сотворить задуманное. А не умеющий ничего неуч, только предками хвалится, либо сочиняет сексуальные сказки, либо ищет важные причины, помешавшие совершить постельный подвиг.

– У нас дела обстоят не хуже, – перешёл в защиту Нострадамус. – Я вам, пока не началась битва, покажу одну предтурнирную забаву, благо знаю, как пробраться в шатёр. Но ежели нас там поймают – в лучшем случае отрубят голову, в худшем – на костёр. Согласны?

Я не слишком большой любитель экстремальных ситуаций, но задорное предложение французского мага разожгло во мне пламя онгона.[16] Тем более, откушать французского приключения под присмотром самого Мишеля Нострадамуса никто бы не отказался. Я неуверенно кивнул в знак согласия, что вызвало на тонких губах моего нового приятеля усмешку. Мало кому нравится, когда кто-то над ним насмехается, поэтому мне пришлось надменно вскинуть голову, то есть задрать нос, и как можно более величественно, к тому же с нескрываемым пренебрежением, произнести:

– Что ж, если у вас имеется доступ в альков короля или королевы, и если у вас пригляд в замочную скважину считается приличием, то я, пожалуй, не прочь взглянуть на возможности ваших рыцарей.

Моя вычурная помпезность ещё больше развеселила Нострадамуса. Он весело и безобидно рассмеялся. Потом сделал знак рукой и нырнул за полотняный полог в такой же полотняный коридор, тянущийся рукавом от разноцветного шатра и примыкающего к бревенчатому подтрибунному пространству. Внутри полотняный рукав был тоже разделен тряпичными перегородками. Образовавшиеся матерчатые комнатки служили для хранения походного и хозяйственного скарба, для кухни и умывального помещения.

В комнатках тут и там мелькали озабоченные мордашки слуг, но, увидев одетого в чёрные одежды Нострадамуса, слуги уступали дорогу и кланялись. Видимо, он среди них имел не просто уважение, а даже чинопочитание, перемежаемое с заметной боязнью. Мы с Мишелем подошли к бревенчатой стене, за которой очевидно, находилось какое-то особое помещение под стадионными трибунами.

У стены, возле маленького смотрового окошечка, теснясь и заглядывая в него, хихикали две молодые прислужницы. Увидев нас, девушки упорхнули, оставляя за собой шлейф сладких женских запахов, дурящих голову любому мужчине. Нострадамус заметил по моему лицу, что девицы произвели на меня сильное впечатление, усмехнулся и заглянул в смотровое окошечко.

Судя по тому, как он хмыкнул, покачал головой и начал вытирать мигом вспотевшую ладонь об атлас штанов, за стеной творилось что-то невообразимое. Наконец, Мишель отстранился, уступил дорогу мне и снова хмыкнул:

– Перед вами яркий пример того, как рыцари готовятся к турниру. Только не сочтите это за замочную скважину. У нас во Франции такие подглядывания считаются своеобразным подвигом, потому что у пойманного за этим занятием отрубают голову.

Я, сгорая от любопытства, шагнул на специальный мостик, смонтированный у бревенчатой стены для удобства, и заглянул в таинственное окошечко.

За ним было довольно темно и с первого взгляда ничего интересного не просматривалось. Но вот факел, воткнутый в кольцо деревянного опорного столба, вспыхнул ярче и чуть в стороне у стены вырисовался шевелящийся мужчина. Можно было подумать, что кто-то в одиночестве изучает телодвижения какой-нибудь средневековой «Ламбады» или выполняет гимнастический «Хула-хуп».