Читать книгу "Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Евгений Аврутин"

Из всех чудес папиного кабинета загадочнее всего была картина, висевшая над столом. Смотреть на неё Джейн могла бесконечно.

Кроме картины, в кабинете было немало других удивительных вещей. К примеру, кусок красно-синей ткани с рваными и обгорелыми краями, он напоминал кухонную тряпку, попавшую в плиту. Но Джейн знала: это флаг, реявший на мачте пиратского корабля.

– Мы перехватили их в ста милях восточнее Кюрасао, – рассказывал папа. – Ворчун Джейк – старший канонир, помнивший лорда Нельсона[1], – узнал лягушатника сразу. «Моэт нуар» – «Чёрная чайка», приватир[2], который в своё время топил наши корабли во славу Наполеона и собственного кармана, а когда кончилась война, занялся работорговлей. Мошенник навострился уходить от наших патрулей и пятнадцать лет исправно возил негров из устья Конго в устье Амазонки, пока ему не посчастливилось встретиться с «Йорком». Позже мы узнали, что «Чайка» сменила капитана: новый пожадничал и загрузил трюмы чёрным деревом под самую палубу.

Джейн не переспрашивала, потому что знала: «чёрным деревом» называют несчастных африканцев, купленных за пригоршню пуль или пару пёстрых ожерелий для продажи в Бразилию.

– Мошенник понимал, – продолжал отец, – ему не уйти, даже если вывалить груз в море, на радость акулам. Поэтому он имел нахальство поднять британский флаг, благо своих обыскивать обычно не приходится. Конечно же, трюк не прошёл. Кроме старины Джейка, на «Йорке» служили ещё два моряка, что узнали бы «Чайку» даже выкрашенную в зелёный цвет и оснащённую парусами с китайской джонки.

Когда мы спустили шлюпку для досмотра, месью Пройдоха, знавший, что пахнет петлёй (предчувствие его не подвело), пробовал стрелять. Конечно, недолго – девятифунтовые пушки нашего правого борта быстро объяснили, у кого преимущество в артиллерии. Наши дали сигнал, что лягушатник сдаётся и можно причаливать. Когда мы поднялись на борт, палуба была разворочена ядрами, а команда «Чайки» стояла с поднятыми руками и наперебой клялась на нескольких языках, что, мол, никто не знает, какой груз сейчас стонет в трюмах. Бесполезный флаг был уже спущен и догорал у грот-мачты. Я затоптал его и отнёс капитану, но сэр Элиот отказался от остатков трофея и предложил мне оставить у себя: «Мистер Летфорд, это первый морской бой, в котором вы участвовали, возьмите на память».

– А что вы сделали с неграми? – спросила Джейн.

– Высадили в Гвиане, каждый получил мотыгу, семена, три унции соли и клочок земли.

– Величиной с остаток флага? – спросила Джейн.

– Побольше, – рассмеялся отец. – Может быть, даже больше, чем наша Недвижимость.

Пепельница, стоявшая на обрывке флага, так и не спасшего работорговцев, тоже была не простой. Когда-то она являлась гранатой. «Плохой гранатой, – уточнил отец, – потому что не взорвалась».

Плохая граната вылетела из китайской пушки, упала на палубу отцовского корабля, покрутилась, успокоилась, погасла, а потом стала пепельницей. Теперь её можно было положить на ладонь.

Ещё можно было подержать, только, конечно, осторожно, обломок африканского копья. Джейн держала его правильно, зато Лайонел порезался. Отец мгновенно перевязал рану, попутно посоветовав сыну всегда точить лезвия так, чтобы они резали и через десять лет после заточки. Джейн смотрела на мелькавшую руку отца и удивлялась: соседка Энн как-то сказала ей, что девчонки должны охать и падать от вида крови, а она не боялась.

– Вот такими копьями воевали древние греки с троянцами, а зулусы сражаются до сих пор. Лал, в вашей школе проходили «Илиаду»?

Лайонел ответил, что уже читали. Отец потребовал произнести несколько фраз на греческом. Лайонел, шепнувший сестре, что лучше порезаться ещё раз, все же произнёс начало какого-то стиха. Отец кивнул, но сказал, что сейчас греки говорят по-другому.

Зато Мистера Риббит-Риббита, или Ква-Квака, можно было хватать без опаски. Мистер Риббит-Риббит, как и граната, пришёл с китайской войны. Отцу Мистер Риббит-Риббит – улыбчивый жаб из голубого нефрита – достался безымянным и безглазым; из какого камня были глаза, так и осталось неизвестным. Вытащивший их солдат решил, что эти камешки дороже самой скульптурки. Джейн назвала жаба Мистером Риббит-Риббитом и вставила новые глаза – две оловянные пуговицы. Ей показалось, будто после этого морда Мистера Риббит-Риббита стала ещё радостнее.

Томми, в отличие от мистера Риббит-Риббита, гранаты-пепельницы, флага и даже картины, пришёл не из иных краёв, а иных времён – из папиного детства. Звали оловянного солдатика Томми, потому что победитель при Ватерлоо лорд Веллингтон велел впечатать в типовую вербовочную анкету имя Томми Аткинс. С тех пор английских солдат так и звали.

Раньше папа надеялся, что Томми достанется в наследство Лайонелу, но оказалось, что из всех чудес кабинета он интересен Лайонелу меньше всего. Он больше любил книги и, как ни странно, газеты. Зато Джейн подружилась с оловянным солдатиком. Да так прочно, что Томми, в отличие от остальных экспонатов кабинета, получил разрешение папы покидать его вместе с Джейн, в её кармане.

В отличие от гранаты, копья, и тем более Томми, на картину можно было только смотреть. А на картине было вот что.

По огромному заснеженному полю летели расписные сани, запряжённые тремя конями. Кони были в лентах, разноцветных попонах и такие быстрые, что стая волков (Джейн сначала приняла их за собак), мчащихся следом, зря высовывала длинные красные языки и скалила зубы. Кучер знай себе подхлёстывал лошадок, а двое в санях – парень в белой рубашке и девушка в белом платье – целовались, не замечая волков.

Было понятно, куда летят сани. Дорога, еле видная в заснеженном поле, вела к странной, одинокой башне с луковичным куполом. Над куполом сверкал крест. Свадьбу уже ждали – конечно же, в тройке были жених и невеста. На крыльце церкви стояли гости: дамы в роскошных платьях и джентльмены в сюртуках. Кто-то из них держал поднос, с хлебом и солью (Джейн раньше думала, что это такой пудинг).