Читать книгу "Первая мировая. Во главе "Дикой дивизии". Записки великого князя Михаила Романова - Владимир Хрусталев"

Я так рад, что ты благополучно приехала в нашу милую Гатчину, а не осталась в ненавистном тебе Львове, хотя мне и приятнее было знать, что ты близко ко мне.

Я надеюсь, что через некоторое время мы будем отведены на отдых и тогда можно будет воспользоваться и встретиться на несколько дней.

Мой ангел, я должен теперь кончить и ложиться спать, очень поздно.

Да хранит вас всех Бог. Целую детей и тебя нежно, нежно и люблю бесконечно.

Мысленно всегда с тобой и очень сильно тоскую.

Весь твой Миша

ГА РФ. Ф. 622. Оп. 1. Д. 20. Л. 7–8 об., 9. Автограф.

Великий князь Михаил Александрович – Н.С. Брасовой

22–23 января 1915 г. – д. Ломна.

Моя родная и дорогая Наташа, вчера вечером я получил извещение от Алексея Сергеевича [Матвеева] о кончине дорогой нам всем Ольги Сергеевны, а сегодня утром пришла и твоя телеграмма с той же тяжелой и неожиданной вестью. Мне просто не верится, тем более, что я ничего не знал о ее болезни. Когда же она, бедная, заболела? – Наверное, очень недавно. Ужас как грустно, и так тяжело сознавать, что мы ее больше не увидим среди нас. Бедный Алексей Сергеевич, как ему тяжело будет оставаться в той же квартире, где каждая вещичка напоминает любимого человека. Предложи ему приехать на некоторое время в Гатчину, хотя навряд ли он освободится от службы, я и забыл, что он находится на военной службе в данный момент. Сегодня, вероятно, были похороны. Долго ли ты пробудешь в Москве? – Я мысленно все время с тобой, мой Ангел, и мне более чем грустно, что я лишен возможности быть с тобой и Алексеем Сергеевичем в эти тяжелые дни. – Мы рассчитываем, что курьер приедет сюда завтра утром. Я так соскучился по тебе, если бы ты только знала, мне досадно и больно думать, что ты не веришь моим словам. – Дай Бог, чтобы эта отвратительная и во всех отношениях ужасная война поскорее кончилась в нашу пользу, чтобы можно было вернуться к тебе и больше никогда не расставаться. Ты думаешь (я знаю), что я увлекаюсь службой, но это не так; я, конечно, исполняю свой долг, раз я служу, но с радостью думаю о том времени, когда все это ужасное время придет к концу и можно будет жить для себя. – Я здесь уже 9 дней, и все это время идет непрерывный бой в нескольких верстах отсюда. Войскам очень тяжело приходится; сидят все время бессменно в окопах, снег глубокий и морозы доходят до 17°. Бедные солдаты, по ночам в особенности, сильно мерзнут, много с отмороженными ногами и руками. Потери в пехоте, которая нам придана, очень велики. Против нас венгерские войска, дерутся страшно упорно и принимают штыковые атаки – враг не менее упорный, нежели германцы. По словам пленных, они очень страдают от холода, находясь непрерывно под открытым небом. Война у них непопулярна и они ею очень тяготятся. Один из пленных, расторопный мужчина, бывший землемер, сказал, что у них все призваны, кто только может быть, и что запаса больше нет в людях. Мне кажется, что это очень ценное сведение и совсем правильное, и не из газет, а голос народа. Бог даст, война эта скорее кончится, чем многие это думают. – Я уверен, что вскоре нас оттянут на отдых, после таких тяжелых условий и потерь, которые несут все полки дивизии. – Я рад, что княгиня [С.Н.] Нахичеванская выяснит с кн. [В.Н.] Орловым те несправедливости и те слухи, которые злые люди распустили про нашу тихую и мирную жизнь в Виннице. Мне просто не верится, что А.А. Пистолькорс могла бы быть такой злючкой, после твоего доброго отношения к ней. Теперь я иными глазами смотрю на людей, не так как прежде, когда за малым исключением, все люди мне казались добрыми и милыми, а на самом деле как мало таких настоящих хороших, честных и цельных людей. Я благодарен судьбе, что благодаря тому, что попал в не (совсем) нормальные условия жизни, я прозрел и вижу настоящую жизнь и настоящее отношение к нам людей. – Бывает часто больно не из-за того, что у нас было бы мало друзей, а больно за человечество, что так много низости и подлости, и каждый только и думает, как бы побольше повредить своему ближнему. – Война и весь тот огромный ужас, который она за собой влечет, поневоле, наводит каждого здравомыслящего человека на самые грустные мысли; например, я чувствую большое озлобление к людям вообще, а главным образом к тем, которые стоят наверху, во главе, и допускают весь этот ужас. Если бы вопрос войны решался исключительно народом, в таком случае я бы не так горячо восставал против этого большого бедствия, но ведь дело в том, что вопрос «быть войне или не быть» решает всегда правительство и в общем никто и никогда не спрашивает мнение у страны, у своего народа, как они желали бы поступить? Мне бывает даже совестно перед людьми, т. е. перед солдатами и офицерами; в особенности я это чувствую при посещении лазаретов, когда видишь столько страданий, – и могут подумать, что ты сам виновник в войне, стоишь так высоко, и не мог предупредить и оградить свою страну от такого бедствия. Я сожалею, что так плохо излагаю свою мысль, но знаю, что ты меня поймешь все равно, не правда ли?

23 января. – Доканчиваю письмо сегодня. Все ждем приезда курьера. Валит сильнейший снег, погода мягкая, стрельба пока редкая, но ввиду близости противника (хотя он немного и отступил за эти дни) все же мы лишены возможности подвезти наш обоз сюда еще на несколько дней, он находится в верстах в 20-ти у железнодорожной станции. – Мать Пистолькорса написала Хану [Нахичеванскому], что Сашка Воронцов получает казачий полк на Кавказе, и [великий князь] Дмитрий Павлович будет командовать у него сотней, и что он уже туда уехал прямо из Москвы. Я все-таки постоянно думаю о том, что он на тебя произвел такое впечатление, и не могу сказать, чтобы меня эта мысль радовала, до сих пор никого не было, кроме меня одного, а теперь, значит, все-таки кто-то есть и, значит «этот кто-то» занимает известное местечко в твоем сердце, и я не могу этого допустить, потому что я слишком тебя люблю. Я тебе всегда говорил, что я не ревнив только тогда, когда нет причин. Я тебя видел во сне несколько раз и был счастлив этому. Я очень соскучился по тебе, мой Ангел, хотя прошло и немного времени с тех пор, как мы расстались (всего 11 дней), и часто мне кажется, что невозможно выдержать дальше разлуку с тобой, такая тоска бывает по временам, что не хочешь ничем заниматься. Мне так страшно недостает твоей ласки и любви, так хочется скорее тебя увидеть и слышать твой голос, надеюсь на Бога, что Он скоро опять нам даст возможность повидаться, скорее бы кончилась эта проклятая война. Я больше все сижу дома, все сведения получаются по телефону, т. к. мы соединены телефоном с нашей позицией, поэтому в каждый момент можно получить все новости. На той первой позиции, я еще раз там был (помнишь, я тебе писал), а, кроме того, третьего дня мы пошли гулять и, пройдя несколько верст, посетили одну из наших батарей, которая занимала позицию около опушки леса и безнаказанно швыряла свои леденчики в окопы противника. Пройдя еще немного вперед через лес, мы остановились у опушки того же леса и видели в шагах 600 впереди нашу пехоту в окопах, а, кроме того, наша артиллерия обстреливала вершинку горы (примерно в 3-х вер[стах] от нас), красиво было наблюдать над разрывами шрапнелей, день близился к сумеркам, и огоньки особенно казались яркими и затяжными. Ввиду того, что мне приходится больше сидеть дома, т. к. просто гулять скучно, а позицию редко можно посещать, то я начал снова заниматься моей гимнастикой, которой не занимался с конца мая. Мне бы так хотелось, чтобы ты также немного делала гимнастику, можно всегда найти такую учительницу, которая приезжала бы к тебе и к Тате два раза в неделю. Но самое важное, конечно, заниматься хотя бы по 15 минут, но главное ежедневно. Сделай это, пожалуйста, для меня, моя дорогая Наташечка. А когда я вернусь, то мы с тобой будем вдвоем заниматься. – Что делается в милой Гатчине? Меня интересует, будет ли Диц изредка появляться в нашем доме. Также хотелось бы знать о разговоре Лавриновского с Шервашидзе. – Ну, теперь я должен кончить. Прощай, моя родная и собственная жена. Целую тебя со страшной нежностью и любовью. Да хранит и благословит Господь тебя и детей. Мысленно ласкаю тебя и крепко жму в объятиях.