Читать книгу "Кладбищенские истории - Борис Акунин"

Сознание раскисло, разнюнилось, подточенное гнилойфилистерской моралью. Появились мысли, которыми он при жизни ни разу незадавался. Например, как он мог взять на себя такую чудовищную ответственность?Ведь понимал, что за гремучую смесь заваривает в своем кабинете. Не лучше либыло обратить свою интеллектуальную мощь на что-нибудь менее разрушительное?Разве не тошнило его всю жизнь от так называемых народных вожаков и всякогорода революционериков — жадных до власти, безжалостных, самовлюбленных? Развеон не понимал, что такое диктатура пролетариата? Не пришел в ужас от массовыхрасстрелов Парижской коммуны? Зачем же тогда он потратил столько лет и столькосил, чтобы приблизить кровавое торжество социалистической революции? Неужтоиз-за одних только фурункулов на заднице и злобы на пиявок-кредиторов?

Никогда еще ему не было так скверно. Но могучая волявозобладала над отравой буржуазности, и впредь Мавр стал разборчивей в выборепищи.

О, беспринципность и всеядность стали причиной гибелимногих, слишком многих лжематериалистов, не выдержавших испытания. Участь всехэтих оппортунистов, без малейшего исключения, была печальна.

Они — те, кто верил в первичность материи и потому былпривязан к ней намертво, — делились на две категории.

Во-первых, мягкотелые либералы вроде бедняжки Женни. Как онмечтал после своих похорон вновь оказаться рядом с ней, с единственнымпо-настоящему близким человеком, принимавшим его целиком и всё ему прощавшим.Но вместо Женни его ждали в могиле одни лишь кости.

Нет, она не могла его предать, перекинувшись на сторонуидеализма, это исключено. Женни искренне верила в то же, во что верил еесупруг, она никогда не умела притворяться. И, попав на кладбище, она, конечноже, быстро почувствовала, что без притока свежего гемоглобина белковая материяскоро распадется. Но Женни никогда не стала бы пить кровь — чересчурдобренькая, плюс аристократические предрассудки: как это можно — укуситьнезнакомого человека за шею? Вот и иссохла, превратилась в Ничто, а значитвсе-таки предала.

Про служанку Ленхен и говорить нечего — в землю опустилибессмысленный кусок мертвого мяса. Темная, отсталая женщина. Поди, едва умерла,сразу же кинулась к своему боженьке вымаливать прощения для герра доктора.

Вторая категория лжематериалистов — неразборчивые всредствах хапуги, пошедшие по стопам перерожденца и предателя рабочего классаЛассаля. Именно такие в двадцатом веке и погубили великое дело марксизма. Не всилах терпеть лишения и голод, они кидались на первого же посетителя и оченьскоро, согласно законам диалектики, материя начинала главенствовать над ихсознанием. Налакавшись классово чуждой крови, они сами превращались вдобропорядочных буржуа, обрастали идеологическим жирком, начинали заигрывать сбоженькой.

Пройдет пара лет — глядишь, и нет былого материалиста, вмогиле осталась одна тухлятина.

Из долгожителей на Хайгейте кроме Мавра остался только Джек,но они уже больше ста лет не разговаривают и даже не здороваются. Поздоровайсяс таким. Ты ему: «Good evening» — а в ответ слышишь: «Слава Люциферу!» Вот он,закономерный итог безмозглого прудонизма. Жалкие торопыги, не понимающие, чтореволюцию не приблизишь мелкими провокациями и политическим терроризмом. Покабыл жив, Джек кромсал несчастных лондонских шлюх, чтобы вызвать в трущобахпогромы и народный бунт, который перерастет в анархистское восстание. Потомуайтчепельские сутенеры, не надеясь на полицию, сами выследили Потрошителя, безшума прирезали и кинули в сточную канаву — как жертву обычного ограбления.Когда новенького привезли сюда, соскучившийся по собеседникам Мавр пыталсявтолковать ему, что подобными методами классовое самосознание у пролетариата непробудить. Какие приводил аргументы, какие примеры из истории! Только бисерметал. Эта свинья повадилась жрать свежую мертвечину и на этой почве быстроперековалась в сатанисты. Ох уж эти метания бунтарей из среднего класса!

Сто двадцать лет без семьи, без единомышленников, безписьменного стола. Тяжело, когда дух — тьфу, не дух, а сознание — привязано кматерии. Всякое было: тощие годы, тучные годы.

Начало было совсем скудное, будто и не умирал. Как всю жизньпровел в погоне за куском хлеба, так и здесь существовал впроголодь.

Смерть материалиста — явление прозаическое, Мавр ее почтичто и не заметил.

Сидел дома, на Мейтленд-парк-роуд, в любимом кресле. Смотрелна огонь в камине, закашлялся. И что-то лопнуло в груди. Хотел позвать дочь, нозвука не получилось. Да и рот не открылся.

Тусси сама вошла, минуты через две. Подошла, наклонилась ивдруг как закричит: «Мавр! Мавр! О Господи! Господи!»

Только услышав, как дочь в его присутствии произносит этозапрещенное слово, он понял, что произошло. Никакого страха не испытал, однолюбопытство. Нуте-ка, что дальше? Неужто к боженьке на судебноеразбирательство? Черта с два!

Вдруг увидел комнату сверху: плачет женщина, укутанныйпледом старик свесил голову на грудь, по морщинистому подбородку течет слюна(свою знаменитую бороду он обрил еще полгода назад — надоела, толькосфотографировался напоследок). Мавра потянуло еще выше, к самому потолку, но онстрого прикрикнул на себя: «Сознание в отрыве от материи не существует!» — и втот же миг снова оказался в собственном теле, совершенно онемевшем и неподвижном.

Потом были похороны, преотвратные. Сколько раз он воображал,как его будут провожать в последний путь сотни тысяч пролетариев, какпроизнесут над катафалком пламенные речи и торжественные клятвы.

Как же!

Гроб был самый дешевый, за четыре с половиной фунта, веноктакой, что лучше бы его вообще не было. На кладбище соизволили придти всегоодиннадцать человек.

Правда, Генерал сказал хорошую речь. Но когда, разойдясь,крикнул, что имя и труд усопшего переживут столетия, маловер Либкнехт поморщился,а кое-кто даже усмехнулся — Мавр видел: после смерти зрение у него сталоотменное, как в юные годы.

Плакала одна Тусси. Ее, дуреху, было жалко. Внезапно Маврувидел, как она умрет: запрокинув голову, выпьет синильную кислоту, а мужчина,который обещал уйти из жизни вместе с ней, пить яд не станет. Посмотрит накорчащуюся в предсмертных муках любовницу, брезгливо скривится и выйдет. Емуумирать рано — у него есть другая женщина, помоложе и покрасивей.

Будто услышав безмолвное предостережение, дочь заревела вголос, так что конца речи Мавр толком не слышал.

Генерал первым бросил на крышку гроба горсть земли. «Бр-р-р,только не к червям, — услышал его мысль покойник. — Сначала кремация, потомпрах развеять над морем, и adieu».

Старина Фридрих всегда был легкомысленным, ему не хваталонастоящей твердости. Как он гордился своим воинственным прозвищем, недогадываясь, что все над ним подтрунивают. Хорош «Генерал» — неделю провоевал,а после только на лисью охоту катался, «дабы не растрачивать кавалерийские навыки».Чтобы дождаться победы пролетариата во всем мире, нужно иметь крепкие нервы истальное терпение. Прах над морем для настоящего материалиста —непозволительная роскошь.