Читать книгу "Руки Орлака - Морис Ренар"

удавалось спасти отнюдь не всех оперируемых!

Ничто не могло более наглядно подчеркнуть неуверенность этого мерзкого утра. Розина почувствовала, что сходит с ума от беспокойства. Мысленно она даже спросила себя, чем так провинилась перед Богом, что Он посылает ей подобное наказание.

Однако она ждала, когда фургон отъедет, и через несколько минут дождалась.

То было безмолвное и тайное бегство. Лишь двое родственников внутри в полном трауре. Какой ужас!

Розине открылась вся грязь этого дворца, обратная сторона славы, изнанка гениальности. К ее отчаянию добавилось философское уныние, какое охватывает любого мыслителя, который, проведя пальцем под бархатной обивкой трона, нащупывает шероховатое дерево. И потом с каждой минутой ей становилось все хуже и хуже. Этот мертвец, которого только что увезли как отныне ни на что не годный кусок плоти… все это лишь жутким образом подчеркивало, как сильно клиники похожи на мастерские. Живая плоть здесь обрабатывается скальпелем точно так же, как дерево фуганком и железо на прокатном стане… Если сейчас, во время трепанации, в черепе Стефена вдруг образуется непоправимая трещина, завтра фургон снова приедет, чтобы избавить завод от вышедшего из строя механизма!

Это было уже слишком. Розина быстро закончила одеваться и пошла просить мсье де Крошана составить ей компанию.

Он согласился. Все, по его словам, указывало на то, что операция будет удачной, но продлится долго.

Действительно, прошло три бесконечных часа, в течение которых славный шевалье напрасно делал все возможное, чтобы развлечь Розину. Молодая женщина его не слушала.

Закрыв лицо руками, она пыталась за счет силы воображения перенестись в операционную. Но под влиянием волнения и тревоги ей являлись самые немыслимые картины. Ее неведение упрощало то, что преувеличивала ее фантазия. Она видела открытый, словно котелок, череп, кровянистый мозг, похожий на те, что продаются в мясных лавках. Она видела щипцы слесаря, коловороты столяра, длинные ножи жреца, совершающего жертвоприношение. Серраль, в белой блузе – этакий подмастерье у булочника с руками мясника, – раздвигал, сверлил, резал с диким ликованием, забирая у какого-то обездвиженного животного капли жидкости или фрагменты мозгового вещества, которые он затем вживлял в мозг Стефена…

Розина чувствовала, что скользит вниз по ужасному, мерзкому склону.

Ее пытка закончилась: профессор Серраль передавал через медсестру, что все прошло хорошо и что, если не случится осложнений, господин Стефен Орлак, как ему кажется, должен выжить.

Розина упала на грудь мсье де Крошана и залилась слезами. Шевалье, и сам крайне взволнованный, принялся похлопывать ее по плечу. Но затем он весьма кстати вспомнил, что этот столь простой жест стал ныне слишком театральным, и из деликатности от дальнейших похлопываний воздержался.

С этой минуты мадам Стефен Орлак было разрешено видеть мужа – при условии, что эти посещения будут нечастыми.

Первый визит вышел весьма трогательным, ибо больной весь был обмотан бинтами – даже лица его не было видно из-за повязок.

То была белая мумия, облаченная в униформу этой белоснежной клиники.

Но, хвала небесам, обе ноги Орлака в хлопчатобумажных штанах со шнуровкой казались целыми и невредимыми, а обе руки в варежках из гигроскопической ваты симметрично лежали вдоль тела.

– Теперь, – сказал Серраль, – нам придется положиться на матушку-природу. Люди сделали все, что могли.

Могучее и мерное дыхание приподнимало грудные бандажи. Стефен, задействовав свои легкие, казалось, выполнял какую-то особую задачу, и Розина слушала, как он дышит, как некогда слушала, как он играет шедевры великих композиторов, – с восторгом и умилением.

Глава 6

Фантазмы

Тот весенний четверг выдался в Нёйи погожим и ясным.

Апрель простирал над Севером лазурь Ривьеры, и в парке дома отдыха, заполненном элегантными посетителями, уже начинали распускаться смолистые почки.

Проводив свекра и шевалье до решетки ограды, Розина Орлак мелкими шажками вернулась вглубь парка.

Молодая женщина чувствовала себя слегка растерянной. Визиты бывшего нотариуса каждый раз холодили ей душу. Этот желчный старик с загнутым клювом пустельги всегда выглядел мрачным, словно его физическая и его духовная ипостась находились в одинаковом трауре. Являя собой прямую противоположность мсье де Крошану, он был Гераклитом этого Демокрита[21], плачущим Жаном рядом с Жаном смеющимся[22].

С тех пор как два с лишним месяца тому назад Стефен перебрался из клиники профессора Серраля в дом отдыха в Нёйи, отец навещал его каждые две недели. Сопровождаемый шевалье, который еще более усердно, чем обычно, пытался быть душой общества (но с тем же успехом мог бы пытаться развеселить группу погребальных статуй), Орлак-старший садился рядом с сыном, бросал вокруг него хищные взгляды и рассматривал Стефена с жалостью, смешанной с презрением. Мсье де Крошан, всегда насмешливый, хотя порой и тривиальный, явно не без причины когда-то прозвал своего старого друга «лаконичным отцом»: его безмолвный и суровый рот, не знавший улыбки, наводил на мысль о наглухо заколоченной двери. По прошествии какого-то времени он смотрел на часы и уходил, за весь визит произнося лишь «здравствуй» и «до свидания». Мсье де Крошан неизменно вставал и тоже направлялся к выходу. Они удалялись вместе, словно доктор Тем-Хуже под руку со своим коллегой Тем-Лучше[23].

Подобные визиты, учитывая состояние Стефена, были совершенно противопоказаны. Серраль предписал ему режим отдыха и развлечений, но случавшиеся дважды в месяц встречи со злюкой-отцом едва ли могли его развлечь.

По правде сказать, с этих свиданий выздоравливающий возвращался более хмурый, чем был до них. Хотя, казалось бы, куда уж более?..

Розина заметила мужа еще издали: он сидел в складном кресле под тентом в красную и серую полосы. Сынишка директора, устроившийся рядом на табурете, что-то ему читал, но он не слушал; взгляд его был устремлен в пустоту. Мальчуган потянул его за рукав, и Стефен ласково потрепал его белокурые волосы.

Что, впрочем, не помешало Орлаку через пару мгновений снова загрустить.

Он был так близок к смерти, что все даже задавались вопросом, не стало ли его выздоровление, в сущности говоря, воскрешением; и сначала, видя мужа таким серьезным, Розина порой была склонна полагать, что он побывал в краю призраков и что его меланхолия вызвана воспоминаниями о преисподней…

Причина этой грусти более проста и не столь изящна.

Вступив в период выздоровления, Стефен не способен был думать ни о чем другом, кроме своих рук.

После того как он избежал гибели, находиться здесь, ходить по земле среди людей своими собственными ногами, быть в состоянии, как все, целыми и невредимыми руками хватать, ощупывать, гладить, ясными глазами созерцать природу – похоже, все это для него мало что значило.

Он ничего не говорил. Вообще никогда об этом не упоминал. Розина