Читать книгу "Блуждающий разум: Как средневековые монахи учат нас концентрации внимания, сосредоточенности и усидчивости - Джейми Крейнер"

не прошедшего тщательной подготовки до ухода в скит, может ополчиться даже его келья, закидывая его злыми помыслами, словно камнями из пращи. (Сам Иосиф уж точно не всю свою жизнь провел в уединении: он родился в зороастрийской семье, был захвачен арабскими торговцами и продан в рабство в христианское семейство в Северном Ираке, затем принял христианство, стал монахом, служил настоятелем и только после всего этого подался в отшельники.) Иосифа или других выдающихся анахоретов никто не посмел бы назвать самозванцами, но среди критических аргументов в отношении пустынников чаще других звучало обвинение, что многие такие «монахи» на деле являлись показушниками, фальшивками, трюкачами, потворствующими падкой на сенсационных «святых старцев» публике. Люди, регулярно публикующие в социальных сетях посты о собственной продуктивности, вызывают сегодня весьма похожее недовольство {4}.

Монахам не приходилось справляться с социальными сетями, но они все равно беспокоились, что на самом деле полного одиночества достичь очень трудно. Уже в начале V века кое-кого одолевало тягостное чувство, что эпоха «истинной» отшельнической жизни, идеализированной в рассказах о старцах-пустынниках, которые были в зените славы всего-то поколение-другое назад, клонилась к закату. Тоном, в котором звучали как ностальгия, так и осуждение, они провозглашали, что пустынные отцы и матери превратились в туристическую достопримечательность. Монахи, живущие в скитах на землях Египта и Леванта, все больше расстраивались, глядя, как их труд постоянно прерывают мужчины и женщины, идущие за советом, исцелением или духовными реликвиями, а то и намеревающиеся поселиться по соседству и самим стать анахоретами. Иные монахи полагали, что популярность отшельничества ослабила его духовную мощь. Один из собеседников Иоанна Кассиана, отче Иоанн из Диолкоса, покинул пустыню после того, как она по существу превратилась в театр. Прежде он очень любил свой уединенный образ жизни и считал его более трудным, но и более бодрящим. Он сообщил Кассиану, что раньше достигал такой степени углубления в мысль, когда совершенно забываешь о наличии тела и полностью теряешь чувственное восприятие. Чтобы не забывать питаться каждый день, ему приходилось класть в корзину семь буханок хлеба в начале новой недели – что-то вроде примитивной таблетницы. Но вскоре пустыня сделалась слишком обитаемой, и он сокрушался, что нынешние отшельники – совсем не то, что бескомпромиссные аскеты прошлого. Они даже кладут сыр в чечевицу! {5}

Пусть многие монахи четко разделяли уединенный и общинный путь; на практике две эти формы зачастую смешивались, что совершенно неудивительно, учитывая разнообразие монастырского устройства в поздней Античности и раннем Средневековье. В Египте место под названием Келлия, в течение 15 лет служившее домом Евагрию, состояло из множества отдельных скитов, построенных буквально в сотне метров друг от друга, а за несколько веков плотность населения в этой области увеличилась еще больше. Многие общины в Леванте были организованы в форме лавр (laurai), где монахи жили в отдельных кельях, но собирались вместе на литургии и сообща пользовались хозяйственными постройками. Иногда в схему включались отшельники, живущие отдельно, но связанные с определенной обителью, как, например, во влиятельном монастырском комплексе Изла, разместившемся на горе над большим городом Нисибис (современный Нусайбин): монахи здесь «заканчивали» (как заканчивают школу) общинную жизнь после трехлетнего испытательного срока. Монастырь Линдисфарн (сегодня более всего известен как место первого нападения викингов на земли англосаксов) расположен на острове у северо-западных берегов Англии, где существенно влияние приливов и отливов, и маленькие соседние островки использовались там для уединения. По всему анатолийскому побережью в VIII–IX веках процветали «колонии» обитающих в горах аскетов; эти монахи одновременно существовали и в одиночестве, и в тесной взаимосвязи друг с другом. Вот несколько из многих других подобных примеров {6}.

Но и убежденные защитники строго-общинного монашества выработали не одну, а несколько конкурирующих теорий насчет того, как правильно создать духовный коллектив, ведь одной веры для функционирования обители недостаточно. С точки зрения духовных инженеров, разрабатывающих монастырские механизмы, тут требовались грамотное устройство и внятное управление. Уцелевшие свидетельства – в форме предложений, руководств, уставов и описания эталонных образцов – изобилуют различными подходами к тому, как сделать монашескую общину рабочей (не говоря уже о бесчисленных адаптациях и пересказах этих предложений, руководств, уставов и описаний).

Мы не можем полностью полагаться на эти источники и судить по ним о реальном положении дел в монастырях, но их авторы постоянно держали в голове вызовы монашеского послушания, а потому их размышления дают нам богатый материал относительно возникающих трудностей; теоретики и обозначали их, и пытались облегчить. Многие монахи беспокоились, что человек со стороны, заглянувший в свод монастырских правил, получит весьма нелестное представление о братии. Однако мы видим в этих источниках не только перечень несовершенств монахов, но также их изобретательность и неустанное стремление постичь пределы, до которых может измениться человек {7}.

Монахи и сами понимали, что существует много разных способов сформировать и сфокусировать группу людей. Сравнение разных схем организации монашества и критика альтернатив – довольно популярное занятие в тот период. Монахи Уирмут-Джарроу на северо-западе Англии неустанно твердили, что их устав – компиляция всего лучшего, что могут предложить другие системы. Они гордились тем, что их основатель, Бенедикт Бископ[67], объехал многие земли и посетил 17 монастырей, отбирая в каждом лучшие элементы устройства, чтобы собрать их в уставе своего аббатства в Англии.

Однако Беда Достопочтенный[68], самый прославленный из братии Уирмут-Джарроу, не преминул заметить, что не все монахи приветствовали такие эксперименты. Повествуя о Катберте[69] из Линдисфарна, он сообщал, что при попытке аббата ввести новый устав в монастыре возникли глубокие и выматывающие конфликты. Замечательно, что эта история сопротивления монастырскому менеджменту и консалтингу начисто отсутствует в главном источнике, откуда Беда черпал информацию о жизни Катберта, – анонимном тексте примерно 700 года за авторством одного из монахов Линдисфарна. Может статься, Беда описал злоключения Катберта, чтобы подчеркнуть свое личное отношение к некоторым формам монашеского послушания. Но возможно также, что неизвестный линдисфарнский монах-летописец намеренно вычеркнул из хроники болезненные для всей обители воспоминания. Споры о корпоративной культуре могли сильно задевать за живое.

Смотрите на монастырские правила, как на ярмо для «шей, на которых держатся ваши умы», советовал своим монахам епископ Ферреол из Юзеса в середине VI века. Устав служил своеобразной технологией психологического обуздания, и в том, что касается ее технической спецификации и воплощения на практике, мы наблюдаем множество вариаций {8}.

* * *

Показательный пример – распорядок дня. В чем монахи соглашались, так это в том, что сам по себе режим дня – весьма практичная стратегия для борьбы с отвлекающими факторами, и соблюдение этого режима помогает удерживать фокус внимания на духовном. Их строго расписанный день стал притчей во языцех. Так, в V веке в Бейруте один студент-юрист пытался убедить товарища, что при четко выверенном расписании они смогут найти время для религии и для работы, на что этот его друг в шутку заявил: «Тебе не превратить меня в монаха!» Шли века, а строгая ежедневная рутина по-прежнему являлась неотъемлемой чертой монастырской жизни. Хильдемар из Чивате, написавший около 845 года обширный и воодушевленный комментарий к «Уставу святого Бенедикта», предположил, что даже простое следование распорядку дня, описанному в «Уставе», помогает постичь и усвоить почти все его более существенные принципы.

Впрочем, до IX века бенедиктинский «Устав» вовсе не был бесспорным и единственным вариантом, даже в латинском мире. (Стоит также заметить, что «Устав», возможно, написан вовсе не Бенедиктом Нурсийским: англосаксонские монахи начали приписывать его протагонисту «Диалогов» Григория Великого 100–200 лет спустя после того, как текст появился.) Распорядок дня в позднеантичных и раннесредневековых монастырях составлялся по-разному, и у каждого расписания была своя психологическая и социологическая подоплека. Аврелий Августин в своем сочинении «О трудах монахов» сокрушался, что нельзя узнать, как организовывал свои дни апостол Павел. Это дало бы монахам четкое и полезное руководство к действию {9}.

Увы, Павел об этом не позаботился, а потому монахам ничего не оставалось, кроме как решать вопрос самостоятельно. Они живо делились историями об удачно составленных расписаниях (вот и сейчас писатели, например, любопытствуют, как работают и концентрируются на письме их коллеги). Ходил рассказ об отшельнице по имени Александра, которая сучила льняную нить с рассвета и до раннего вечера, затем мысленно