Читать книгу "Большая книга ужасов – 68 (сборник) - Елена Арсеньева"

– Не пойму, что с ним происходит, – наконец прошептала она. – На кухне я чуть в обморок не упала, когда увидела, как он ест прямо со стола. Вечером не смогла заставить его почистить зубы. А когда напомнила про душ, он только фыркнул и ринулся из ванной бегом. Плюхнулся в постель и притих. Я думала, он заснул, а тут такое началось…

Она задрожала и сжалась под одеялом в испуганный комок.

Тимофеев-старший диву давался, почему этот загадочный страх жены передался ему. В том, что Васька насвинячил на кухне и не захотел мыться перед сном, не было, конечно, ничего хорошего, но и ничего особенно плохого тоже не было. Ну примет душ утром, какие проблемы, а в то, что он вылизывал стол, Тимофеев, если честно, не слишком поверил. Скорее всего, жене это померещилось, а может, просто преувеличивает. Однако буйство в комнате сына прекратить пора, это точно!

Отец поднялся с постели. Потребовалось сделать над собой усилие, чтобы прогнать оцепеняющую жуть, которая вдруг так и вцепилась в него, когда он коснулся босыми ногами пола. Почудилось, будто встал не на приятно прохладный паркет, а на сырую холодную землю, и под ногами вроде бы даже что-то чавкнуло, как бывает, когда наступаешь в грязь.

Тимофеев озадаченно наклонился и всмотрелся в пол.

Ерунда, конечно, паркет и паркет, чему бы там чавкать?!

Он хотел найти тапочки, однако они, как это обычно случается с домашними тапочками, залетели далеко под кровать, и Тимофеев-старший пошел босиком, старательно убеждая себя, что мороз, который пробегает у него по коже, – это самый обычный ночной озноб, а не дрожь необъяснимого страха.

И вот Васькина комната, из-за двери которой по-прежнему доносятся странные удары то в пол, то в потолок, то в стены.

Тимофеев-старший решительно рванул дверь.

Гроза, нагрянувшая под вечер, давно кончилась. Ветер разогнал тучи. В окно светила луна, и отец смог отлично разглядеть сына, одетого в пижаму.

Нет, Васька не играл в мяч. Он прыгал на стены, носился по потолку, а потом увесисто приземлялся на пол и начинал кататься по нему, то сворачиваясь клубком, то выгибая спину.

Это неописуемое зрелище заставило Тимофеева-старшего отпрянуть в коридор и в ужасе зажмуриться.

Тотчас все стихло, и когда он решился приоткрыть глаза и снова заглянуть в комнату, он обнаружил, что сын стоит, почесываясь, и насмешливо смотрит на отца нагло блестящими желтыми глазами.

Потом, так же нагло ухмыльнувшись, он пошел к постели и прыгнул на нее, свернувшись клубком поверх одеяла.

– Васька… Васька… – ошеломленно пробормотал отец, однако в ответ услышал только ровное и спокойное дыхание, какое бывает у спящего человека.

Тимофеев потряс головой, не понимая, то ли Васька притворяется, то ли все увиденное ему померещилось.

Проще и спокойнее было считать именно так, поскольку иначе выходило нечто, вовсе ни с чем не сообразное!

Уверив себя, что просто перегрелся сегодня, что из-за грозы начались такие скачки давления, которые помутили его разум, и вообще нельзя работать в выходные, а надо давать себе полноценный отдых, Тимофеев-старший отступил в коридор, поплотней прикрыв дверь Васькиной комнаты, – и тут ему снова внезапно померещилось, будто он ступает по чему-то мокрому, грязному, чавкающему.

Он нагнулся, пытаясь что-нибудь разглядеть в слабом лунном луче, падающем из двери спальни, – и онемел, увидев, что ноги его по щиколотку утопают в земле. Стремительно выпрямился, решив, что кровь прилила к голове, вот и почудилось невесть что, – однако обнаружил, что стоит не в коридоре собственной квартиры, а на каком-то странном поле, покрытом холмиками разной высоты и утыканном сломанными деревьями…

То есть это в первую минуту ему так показалось, однако почти сразу глаза привыкли к темноте и Тимофеев понял, что это никакие не деревья, а деревянные кресты.

Кресты, которые ставят на могилах. Эти холмики и есть могилы!

То есть он стоит посреди кладбища, вдобавок прямо на какой-то могиле, и босые ноги его по щиколотку утопают в неприятно пахнущей грязи!

Чудилось, ничего более унылого, чем зрелище этого заброшенного кладбища с раскисшей после недавнего дождя землей, оплывшими могилами и покосившимися крестами, освещенными полной луной, и вообразить невозможно. Тимофееву было до изнеможения тоскливо, но страха он почему-то не чувствовал. Он мимолетно удивился этому и порадовался собственной храбрости, однако тотчас понял, что радовался преждевременно…

За спиной послышалось какое-то движение. Морозом продрало кожу на спине, Тимофеев резко обернулся – и оказался лицом к лицу с высокой женщиной в черном.

– Это только начало, – проговорила незнакомка, глядя в глаза Тимофееву так пристально, что ему показалось, будто этот взгляд проникает в его мозг и производит там некое болезненное разрушительное действие. – Дальше хуже будет. Ты у меня так намучаешься, что света белого не взвидишь! Эй, Петр! – крикнула она вдруг, и, хотя Тимофеева-старшего в самом деле звали Петром, ему показалось, что эта странная женщина окликает не его.

И в самом деле… в самом деле откуда-то издалека донесся стон. Похоже было, что кто-то пытается ответить, но не может прорваться сквозь сон, вечный сон.

Один из крестов – как раз тот, напротив которого стоял Тимофеев! – вдруг дрогнул и накренился еще сильнее. Буквы, давным-давно вырезанные на перекладине, затекшие и побледневшие, внезапно вспыхнули красным пламенем, и в этот краткий миг Тимофеев успел прочесть имя: ПЁТРЪ.

Да-да, именно так, с твердым знаком, как писали в старину!

Потом свечение букв померкло, и женщина сказала ему:

– А теперь возвращайся и жди. Скоро я тебя опять сюда приведу. Когда он из могилы выйдет, ты вместо него туда сойдешь!

После этих слов незнакомка рухнула наземь, расползлась клочьями черного дыма и исчезла, а Тимофеев-старший обнаружил себя стоящим в коридоре собственной квартиры.

Его качало, ноги подкашивались.

В панике глянул на них. Ноги как ноги, ни следа могильной грязи на них!

Бред, чушь, дурман, морок!

Привалившись к стене, Тимофеев-старший осматривался, понимая, что стал жертвой ужасного кошмара. Наверное, и впрямь расшалилось давление. Завтра надо обязательно сходить в поликлинику. А сейчас поскорей в постель, лечь и уснуть, забыть о том, что померещилось!

Он отклеился от стены, сделал шаг, другой – и замер. При каждом шаге ему слышалось мерзкое чавканье сырой земли и тихий ехидный смешок, словно кто-то напоминал: «Я здесь, я не отстану от тебя… и это тебе не мерещится – это правда!»

* * *

Ночь Васька Тимофеев провел свернувшись клубочком в той же самой груде березовых веников, где обычно спал банник. На сей раз бывший знахарь Кузьмич уступил гостю обжитое местечко, а сам притулился рядом с давным-давно выстывшей каменкой.