Читать книгу "КлаТбище домашних жЫвотных - Стивен Кинг"

— Привет, Ирвин, — проговорил Луис, уже зная, что скажет ему тесть. Он понял, кому принадлежала синяя машина у дома Джада. Он понял все. Цепь… цепь, уходящая в темноту… он шел, держась за нее, шел все быстрее и быстрее… Если бы только он мог ее бросить, прежде чем дойдет до конца и увидит, что там! Но это была его цепь. Он заслужил ее.

— Мне показалось, нас разъединили, — сказал Гольдман.

— Нет, просто трубка упала, — ответил Луис. Его голос звучал спокойно.

— Рэйчел вчера нормально добралась?

— Да, нормально, — сказал Луис, думая о синей машине, о Черче, спящем на крыше этой машины, маленькой синей машины, которая тихо стояла у дома напротив. Он проследил взглядом за направлением грязных следов на полу.

— Мне надо с ней поговорить, — настаивал Гольдман. — Это срочно. Насчет Эйлин.

— Элли? Что с Элли?

— Я думаю, Рэйчел…

— Рэйчел сейчас нет, — отрезал Луис. — Она пошла в магазин за хлебом и молоком. Что с Элли? Скажите мне, Ирвин.

— Нам пришлось отвезти ее в больницу, — неохотно проговорил Ирвин. — Ей снились кошмары. Она впала в истерику и никак не могла успокоиться. Она…

— Ей дали седативы?

— Что?

— Седативные препараты, — нетерпеливо объяснил Луис. — Успокоительные.

— А, да. Ей дали таблетку, и она уснула.

— Она что-нибудь говорила? Что ее напугало? — Луис так сильно сжимал телефонную трубку, что у него побелели костяшки пальцев.

Ирвин долго молчал. На этот раз Луис не стал его торопить, как бы ему ни хотелось.

— Это сильнее всего напугало Дори, — наконец сказал Ирвин. — Она много чего говорила, пока ее не… пока она не начала рыдать так сильно, что мы уже ничего не могли разобрать. Дори сама чуть было не… ну, ты понимаешь.

— Что она говорила?

— Что Оз, Великий и Ужасный, убил ее маму. Только она сказала не так. Она сказала… она сказала «Великий и Узясный», как говорила наша другая дочь. Наша дочь Зельда. Луис, я хотел бы задать этот вопрос Рэйчел, но раз ее нет, то спрошу у тебя: что вы с Рэйчел рассказывали Эйлин о Зельде и о том, как она умерла?

Луис закрыл глаза. Пол под ногами легонько покачивался, а голос Ирвина долетал словно сквозь плотный туман.

Еще тебе могут послышаться голоса, звуки, похожие на голоса… но это всего лишь гагары летят на юг. Звуки разносятся далеко.

— Луис, ты слушаешь?

— С ней все будет в порядке? — спросил Луис, и его собственный голос тоже звучал будто издалека. — С Элли все будет в порядке? Что говорят врачи?

— Отсроченный шок после похорон, — сказал Гольдман. — Приехал мой личный врач. Лэтроп. Хороший человек. Сказал, что у нее жар и что когда она проснется, может вообще ничего не помнить. Но мне кажется, Рэйчел надо вернуться. Луис, мне страшно. Мне кажется, тебе тоже надо приехать.

Луис ничего не ответил. Бог приглядит и за малой птахой; так сказал король Яков. Однако Луис не был Богом, и его взгляд был прикован к грязным следам на полу.

— Луис, Гейдж мертв, — сказал Гольдман. — Я знаю, с этим трудно смириться… и тебе, и Рэйчел… но твоя дочь жива, и ты ей нужен.

Да, смириться трудно. Но я смирился. Хоть ты и старый козел, Ирвин, но, возможно, жуткий кошмар, что случился с твоими дочерьми в тот апрельский день шестьдесят пятого года, все-таки кое-чему тебя научил. Я ей нужен, но я не могу к ней приехать, потому что боюсь — очень сильно боюсь, — что на моих руках кровь ее матери.

Луис смотрел на свои руки. Смотрел на грязь под ногтями, так похожую на грязь от следов на полу.

— Хорошо, — согласился он. — Я понял. Мы постараемся приехать как можно скорее. Может быть, даже сегодня вечером. Спасибо.

— Мы сделали все, что могли, — сказал Гольдман. — Может быть, мы слишком старые, Луис. Может быть, мы всегда были такими.

— Она еще что-нибудь говорила? — спросил Луис.

Ответ Гольдмана отозвался в сердце Луиса звоном похоронного колокола:

— Она много чего говорила, но я разобрал только одно: «Пакскоу говорит, что уже слишком поздно».

* * *

Он повесил трубку и, как в тумане, шагнул к плите, собираясь то ли продолжить готовить завтрак, то ли, наоборот, прекратить, он так и не понял, что именно, но где-то на середине кухни на него вдруг обрушилась страшная слабость, глаза застлала серая пелена, и он упал в обморок — вернее, не упал, а падал и падал, падал целую вечность, погружаясь в туманную сумрачную глубину; ему казалось, что он кувыркается на лету, выписывает в воздухе фигуры высшего пилотажа вплоть до петли Иммельмана. А потом он ударился об пол больным коленом, и боль прошила все тело насквозь, но зато прогнала дурноту. Луис закричал, из глаз брызнули слезы.

В конце концов он все же поднялся и встал на месте, пошатываясь и еле держась на ногах. Но в голове полностью прояснилось. Что не могло не радовать, правда?

Ему опять захотелось бежать без оглядки, захотелось еще сильнее, чем прежде, — он даже нащупал в кармане ключи от машины. Можно сесть в «сивик» и поехать в Чикаго. Там он заберет Элли, и они вместе поедут дальше. Наверняка к тому времени Гольдман уже заподозрит неладное, но Луис все равно заберет дочь… похитит ее, если так будет нужно.

А потом его рука отдернулась от кармана с ключами. Порыв бежать пресекло не чувство вины, не ощущение, что все равно ничего не получится, не отчаяние и не усталость, накрепко поселившаяся внутри. Его остановили эти грязные следы на полу. Он представил, как они тянутся за ним через всю страну — сперва в Иллинойс, потом во Флориду, — по всему миру. Что заслужил, то твое, а что твое, все равно до тебя доберется.

Однажды Луис откроет дверь, и за ней будет Гейдж, безумная пародия на себя прежнего, с ввалившимся ртом, искривленным в усмешке, с тусклыми желтыми глазами, которые раньше были совсем другими — голубыми и ясными. Или же Элли пойдет утром чистить зубы и увидит

Гейджа, лежащего в ванне, с телом, исчерченным бледными шрамами и синяками после гибели на дороге, чистого, но воняющего могилой.

Да, однажды такое случится — Луис в этом не сомневался.

— Как же я так сглупил? — спросил он у пустой комнаты. Он опять разговаривал сам с собой, но ему было уже все равно. — Как?!

Это не глупость, Луис, а горе. Разница есть… небольшая, но очень существенная. Аккумулятор, от которого питается это древнее кладбище. Оно вновь набирает силу, сказал Джад, и, конечно, был прав… и ты теперь тоже часть этой силы. Она питается твоим горем… нет, не просто питается. Она его приумножает, в квадрате, в кубе, в энной степени. И она пожирает не только горе. Рассудок. Она сожрала твой рассудок. Да, невозможно смириться со смертью близких. В этом и заключается наша слабость. Она стоила тебе жены, она стоила тебе сына и — почти наверняка — твоего лучшего друга. Да, так оно и бывает. Именно так и бывает, когда не успеваешь от всей души пожелать, чтобы то, что стучит в твою дверь посреди ночи, ушло прочь, — и тогда наступает полная темнота.