Читать книгу "Военный и промышленный шпионаж. Двенадцать лет службы в разведке - Макс Ронге"

Вначале волнения были зафиксированы в польском вспомогательном корпусе, попытавшемся в районе Черновцов пробиться в Россию для соединения с тремя довольно слабыми польскими корпусами, симпатизировавшими Антанте и державшимися особняком в условиях царившего там хаоса. Во главе заговора стоял полковник Йозеф Халлер фон Халленбург, которому удалось скрыться. Остальные заговорщики, около 150 офицеров, в основном лейтенантов, и 3000 солдат, после слабого сопротивления были задержаны несколькими крепкими австро-венгерскими офицерами и унтер-офицерами, а затем интернированы в Хусте[349]. 19 февраля 1918 года польский вспомогательный корпус был расформирован.

По странному стечению обстоятельств в этом заговоре, больше походившем на театральную постановку, принял участие мой сослуживец по «Эвиденцбюро» Вальдемар Загорский, ставший к тому времени майором и артиллерийским командиром. А ведь он всегда старался держать легион вдали от политики. Но на этот раз Загорский последовал за заговорщиками, поскольку «не смог отказаться, как поляк». Впоследствии, будучи уже генералом и начальником польской авиации, он был арестован, а в 1927 году загадочным образом бесследно пропал.

Следует отметить, что в бунтах принимали участие все поляки, проявляя при этом полное единодушие. Поэтому органам контрразведки во главе с ротмистром Хинтцем пришлось принять особые меры, которые привели к громкому судебному процессу, проходившему с июня по сентябрь 1918 года в городе Сигету-Мармацие.

Несмотря на бдительность венгерской пограничной полиции, многим легионерам при помощи железнодорожников удалось бежать из Хуста, а перед самым процессом были арестованы три дамы в одежде сестер милосердия легиона, которые при помощи фальшивых документов пытались организовать бегство еще нескольких легионеров. Эти аресты вновь вызвали в Польше большой резонанс, в результате чего поляки стали считать сам процесс общим для всех делом, а подсудимых расценивать как мучеников, страдающих за Польшу. Тогда 28 сентября 1918 года кайзер Карл, учитывая «заслуги польского народа, плечом к плечу с австрийцами сражавшегося на войне и доказавшего свою нерушимую преданность императору и империи», прекратил процесс.

Между тем о тесном единении поляков с Австро-Венгрией уже давно не могло быть и речи. Теперь они стремились только к самостоятельности и воссозданию единого независимого государства. Втайне от властей в Польше шла неутомимая работа по созданию собственной военной организации, костяк которой составила 1-я бригада Пилсудского из польского легиона. Поляки сформировали собственную контрразведку для противодействия нашей разведке, вели наблюдение за деятельностью наших разведорганов, прослушивая телефонные разговоры и организовав пассивное сопротивление железнодорожных, почтово-телеграфных и государственных служащих, что сильно затрудняло нашу работу. Положиться можно было лишь на полицейские управления Кракова и Лемберга.

Влиятельные поляки, находившиеся в Вене, узнав, что мы располагаем такими сведениями, называли это необоснованным очернительством со стороны офицеров разведки, среди которых особую ненависть у них вызывал начальник разведпункта в Пшемышле майор Густав Хучала, а также офицер разведки ротмистр Киллиан, являвшийся начальником военной полиции в Тарнове. Эта ненависть и являлась причиной постоянных требований поляков об их отзыве.

Успокаивало только то, что сельское население Польши, несмотря на попытки духовных лиц, учителей и представителей различных обществ распалить у него национальные чувства, политическими вопросами интересовалось в гораздо меньшей степени, чем городская интеллигенция. К тому же преодолеть разрыв между правящим классом и прежде столь угнетаемым, а теперь таким недоверчивым крестьянством было не так-то легко. К этому следует добавить, что в Восточной Галиции стремившиеся к созданию собственного королевства поляки наталкивались на ожесточенное сопротивление со стороны украинцев. А вот в русской Польше консервативные и радикальные элементы в данном вопросе были едины. Поэтому национальное руководство и делало ставку именно на эту часть населения.

Немало забот доставляли и южные славяне — в Сербии после снятия чрезвычайного положения отмечался быстрый рост грабежей, а Черногория вообще находилась в состоянии скрытого восстания. В ней даже были предательски застрелены несколько наших агентов. Причем вина за это отчасти лежала и на самих властях, проявлявших преступную халатность. Другого объяснения тому, что, когда трибунал приказывал наряду жандармов привести для дачи показаний секретного агента N, на обратном пути этого засвеченного таким образом работника находили убитым, просто не находилось.

Агрессивная деятельность южнославянского и италофильского движений стала распространяться и на Боснию, Герцеговину, а также на Далмацию. В майских призывах южных славян о необходимости создания собственного государства речь о том, чтобы оно входило в состав монархии, уже не шла. Все радикальнее становилась и словенская пресса. Ее публикации начали носить откровенно большевистскую и антинемецкую направленность, и в некоторых фронтовых полках ее подписку нам пришлось отменить.

А вот русско-румынское братание закончилось сразу же после того, как начался отход русских войск с фронта. Побросавшие без приказа свои позиции русские солдаты разбрелись по всей Румынии и принялись жечь и грабить все подряд, что, естественно, заканчивалось серьезными конфликтами. Разрыв завершила выдача Бухарестом Румынии бессарабцев 7 мая 1918 года.

Для нашей разведки отток в результате этого в Румынию 300 000 человек, способных носить оружие, из которых 65 000, состоя еще в армии, оставили Добруджу, добавил забот. Ведь они побросали и вооружение, дав тем самым русским возможность при их отходе прихватить с собой около тысячи орудий и большое число пулеметов.

Между тем в самой Румынии проходила реорганизация, что делало ее еще более опасным противником, чем в начале войны. К тому же в мирных намерениях румын у нас не было никакой уверенности, поскольку они постоянно откладывали ратификацию мирного договора. Поэтому нашей разведке приходилось проявлять особую бдительность.

Работе австро-венгерских разведорганов благоприятствовало то обстоятельство, что наши фронтовые органы пропаганды поддерживали связь с румынскими постами боевого охранения, а интернированные по большей части в Молдавии агенты стали возвращаться, причем зачастую в сопровождении перебежчиков. Последних, хотя они и были уже демобилизованы, перед отправкой домой для получения соответствующей информации мы направляли в специальный лагерь, располагавшийся в Валахии. Затем полученную таким образом картину дополняли посылаемые нами в Яссу агенты. Очень хорошим источником информации являлись также шифрограммы, передававшиеся оттуда по радио греческим поверенным в делах.

Просмотр трофейных румынских документов показал, что румынское ирредентистское движение, направленное на присоединение к Венгрии, как установили профессор Янчо и государственный архивариус доктор фон Гагы, не было искусственно вызвано только неверными действиями румынского государственного аппарата. В апреле 1918 года дела обстояли так, что румынское правительство уже не могло ни сдерживать, ни тем более подавить это движение.