Читать книгу "Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком - Михаил Трофименков"

Голливудская атмосфера изменила судьбу Вебера так, что, при всем уважении к нему, невольно вспомнишь роман Элмора Леонарда «Достать коротышку». Гангстер Чили Палмер, приехав в Голливуд чисто по делам, сам не заметил, как стал носиться с идеей сценария на основе своего жизненного опыта, а потом и сделал карьеру продюсера.

Вебера посетила мысль: а не стать ли ему читчиком? Не имея киноопыта, он изобрел метод, позволявший научиться «думать с точки зрения студии»: составить 25-страничный синопсис модного, изощренно построенного, психологически нюансированного, многословного романа, затем редуцировать его до страницы, затем – до абзаца.

Начальство, в зависимости от степени грамотности, читало или то или другое. Многие не могли прочитать больше абзаца. ‹…› Вульгарность была нормой. Слово из четырех букв чаще всего употреблялось в Голливуде, и это было отнюдь не слово «любовь».

Редактор Paramount, по словам Вебера, однажды выиграл спор, в одной фразе резюмировав «По ком звонит колокол»: «Проще простого: парню приказали пойти и взорвать мост, и он его взорвал!»

Методика Вебера оказалась ошеломляюще эффективной. Он получил сдельную работу на Paramount, а через несколько месяцев был принят в штат. Повинуясь основному инстинкту «профессионального революционера», первым делом Вебер организовал Гильдию сценарных аналитиков: «Это у меня как-то само собой получилось».

В разгар напряженных переговоров о коллективном договоре, которые Вебер вел от лица Гильдии, его повысили. В новом качестве помощника редактора он шизофреническим образом представлял отныне обе стороны трудового спора.

Дальше – больше: Вебер загорелся идеей стать агентом и стал им. В 1945-м начальник литературного департамента старейшего «голливудского агентства номер один» – «Агентства Уильяма Морриса», – уходя в свободное плаванье, рекомендовал Вебера на свое место. Жена возражала против столь аморальной работы: агенты – воры и лжецы, похищающие клиентов у конкурентов. Вебер пообещал быть хорошим, благородным агентом. Но решающим аргументом стал финансовый: зарплата Вебера возросла с 75 до 250 долларов в неделю.

Это было слишком большое искушение, чтобы отказаться. Особенно для того, кто уязвим перед увольнением. Когда вы уязвимы – особенно если вы коммунист, – важно заработать как можно больше денег. Коммунист всегда чувствует себя уязвимым по весомой причине – боссы не любят коммунистов.

На агентском поприще опыт парторга оказался как нельзя кстати. К 1950-му клиентами Вебера были десятки сценаристов и режиссеров. Зоэ Акинс («Как выйти замуж за миллионера») и Бен Барцман («Падение Римской империи»), Ворхаус и Бернард Гордон («55 дней в Пекине»). Джулиан Зимет и Гарсон Канин, Хьюм Кронин («Веревка») и Ринг Ларднер-младший. Альфред Льюис Левит («Мальчик с зелеными волосами») и Лоузи, Майлстоун и Джо Пагано. Владимир Познер и Джин Рувероль, Уэксли, братья Эпстайны, Недрик Янг («Бросившие вызов»). На старости лет Вебер хвастался, что это он убедил Лану Тернер сняться в фильме «Почтальон всегда звонит дважды», живописав, как сногсшибательна она со своим загаром в белом купальнике в объятиях Гарфилда.

* * *

Руководство партии состояло не из высокообразованных и даже не из высококультурных, а из высокопреданных людей. Дар Дональда Огдена Стюарта или Ринга Ларднера был выше партийного понимания. Поэтому ‹…› партия не завоевала культурного лидерства. – Джон Вебер.

Прежде всего [голливудские коммунисты] ‹…› не доверяли местному отделению партии, они исходили из того, что Голливуд – культурный центр ‹…› требующий особого лидера. ‹…› Во-вторых, речь шла о безопасности, защите людей и движения. Они были очень предубеждены против людей со стороны, против того, чтобы люди не из Голливуда приходили на их собрания. – Макс Сильвер.

Уникальному творческому обкому партия создавала максимально комфортные условия, но о башне из слоновой кости речь не шла. Да и вступали в партию люди не для того, чтобы отсиживаться в башне. Они искренне хотели принести пользу пролетарскому делу, хотя бы потому, что испытывали угрызения совести за собственное благополучие посреди океана нищеты и насилия. Вряд ли кто-то из них смог бы организовать профсоюз чиканос, но никто, кроме них, не мог исполнить не менее ответственную и благородную миссию: спасти тех же чиканос от увечий и смерти.

Если – даже ненадолго – рядом с пикетчиками вставали Гейл Сондергаард или Гарфилд, насмарку шел весь день у легавых и бандитов, собравшихся втоптать «красную сволочь» в асфальт. Очевидцы вспоминают дивно киногеничную – и вполне обыденную – мизансцену, достойную вестерна. Однажды ночью, в 1938-м, в округе Керн целый караван автомобилей красных звезд встал между бастующими батраками и наемными бандитами, не позволяя им вцепиться друг другу в глотку.

Но миротворческое вмешательство требовалось далеко не ежедневно. Основная перемена в жизни голливудских новобранцев заключалась в том, что теперь они были обязаны участвовать в частых, очень частых, слишком частых партсобраниях. Сценарист Ричард Коллинз на протяжении восьми лет присутствовал на двух собраниях в неделю, не считая еще трех мероприятий не под эгидой, но с участием коммунистов. Ларднер эту цифру подтверждает.

По мере стремительного роста партийных рядов остро встал вопрос: где, собственно говоря, собираться? Проблема разрешилась, как в сказке: в июне 1937-го сценарист Мартин Беркли стал владельцем просторного загородного дома с большим паркингом. Исключительным было не только его гостеприимство, но и память. Этот стукач-рекордсмен назовет КРАД 161 имя.

С подачи КРАД эти собрания именуют не иначе как подпольными. Подпольность заключалась в том, что проходили они не в публичных местах (интересно, какие публичные места в Голливуде пригодны для партсобраний?), а у бассейнов на виллах партийных товарищей. В общепринятом смысле слова никто не конспирировался: не проверял, нет ли за ним слежки, не называл пароль. Но и объявлений в газетах о собраниях тоже никто не давал: о них оповещали по телефону, как правило (или чаще всего), в сам день собрания. Когда Ларднеру звонили на студию, а рядом находились посторонние, он отвечал так, словно подтверждал участие в партии в покер. Но когда его вызванивали из дома карточные партнеры, он говорил жене, что идет на собрание: и не жди меня, дорогая.

Стерлинг Хейден показал: участники собраний обращались друг к другу по имени, а то и просто «товарищ» – то есть не представлялись, как принято в хорошем обществе. Принимая во внимание, что «товарищи» работали в одном бизнесе, жили в одной замкнутой общине и дружили с единомышленниками, пренебрежение этикетом вряд ли гарантировало конспиративную анонимность.

Чем они там занимались? Репетировали «день Д», чтобы никто не перепутал, кому во главе отряда гримеров брать водокачку, а кому во главе штурмовой группы электриков – театр Граумана? Закладывали в сценарии шифрованные приказы для «спящих» агентов?

Я не сомневаюсь, что если бы Коминтерн пришел к выводу, что в США созрела революционная ситуация, хотя бы часть партийцев участвовала бы в уличных боях. Были бы и отряды гримеров (ничего смешного: в Испании доблестно воевали отряды парикмахеров и тореадоров), и шифрованные приказы. Но политика Коминтерна менялась: пять лет после пагубного Гамбургского восстания 1923-го мировая революция на повестке дня не стояла. Идея мировой революции ожила в 1928-м («третий период» Коминтерна), но к середине 1930-х и этот тезис утратил актуальность.