Читать книгу "Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком - Михаил Трофименков"

– Нет. Джимми репетировал эту роль с самого начала. А твое замечание имеет явно шовинистический оттенок.

«Начинается», – подумал я, всячески стараясь сдержаться и напоминая себе, что этот коротышка-комиссар говорит от имени партии, объединяющей самых близких моих друзей.

– Никакой я не шовинист, Лайонел. Просто по пьесе в Майке веса не больше ста десяти фунтов, он белый, он еврей, и объясни мне, ради бога, каким таким генетическим чудом он мог произвести на свет Джимми Джонса. ‹…›

– Партия с тобой не согласна, – заявил Берман. ‹…›

Он поставил меня в известность, что ситуация стала предметом серьезного обсуждения с Виктором Джереми Джеромом, совершенным тупицей, который однако же возглавлял работу партии в области культуры в районах к востоку от Миссисипи.

Обвинение в шовинизме чревато исключением из партии: Фаст смирился.

На премьерный спектакль зал был выкуплен Союзом еврейских рабочих, точнее – Союзом портных. В те годы до восьмидесяти процентов портных в Нью-Йорке составляли евреи, это были люди за пятьдесят и шестьдесят, и относились они ко мне, как и их жены, с явной симпатией. Простые трудяги, они любили театр и смолоду беззаветно поддерживали еврейские труппы. Теперь им не терпелось посмотреть, что же там нового написал Говард Фаст, только что вышедший из тюрьмы. Заранее настроенные благожелательно, они остро переживали происходящее на сцене: где надо – плакали, где надо – смеялись. И так шло до тех пор, пока на сцене всей своей громадой не вырос Джеймс Эрл Джонс. Остро, как и большинство черных исполнителей, ощущая настроение публики, он безуспешно пытался смягчить свой густой бас. ‹…› По залу пополз шепоток: «Кто это? Откуда он здесь взялся?» Если бы эти несчастные комиссары от культуры дали себе труд как следует все обдумать, они сообразили бы, что, ставя Джеймса Джонса в такое ужасное положение, именно они-то и выглядят шовинистами.

Но воспринимать Джерома как фигуру исключительно гротескную не получается не только потому, что вскоре после конфуза с «Молотом» он сам надолго попал в тюрьму. В 1927-м Джером женился на одной из основательниц компартии – Розе Стоукс, легендарной «Розе из гетто», на восемнадцать лет его старше. Через два года полиция разогнала демонстрацию протеста против оккупации Гаити: Розу били дубинками по голове. С тех пор она умирала, пока в июне 1933-го не угасла во франкфуртской клинике.

Сплетничали, что Джером прикипел к Голливуду потому, что именно там встретил женщину, утешившую его после гибели Розы, – Виолу Бразерс Шор, сценаристку трех десятков фильмов, в основном комедий и мюзиклов.

* * *

ЦК принимал во внимание, что коллективная психика Голливуда – одна на всех, и коммунистов, и беспартийных. Стресс, вызванный вливанием на общих основаниях в борьбу за рабочее дело, она может не пережить.

Из уважения к творцам ЦК поделил голливудский обком не на «ячейки», а на «клубы» – по несколько на каждую профессию. Возглавил обком некто Стэнли Лоуренс. Внешне он был полной противоположностью Джерому: длинный, лохматый, в очках со стеклами толщиной с бутылочное донце. Писатель Гарольд Эш покажет 17 сентября 1951-го, что этот «таксист из Лос-Анджелеса», ветеран то ли венгерского, то ли австрийского подполья, обучал неофитов конспирации, но «знал о подпольной работе меньше, чем моя шестилетняя дочь».

На самом деле 27-летнего Лоуренса знали как Лоуренса только в Голливуде, а вообще-то его звали Сеймур Стэнли Роббинс. Вряд ли он был таксистом: во всяком случае в Голливуде Лоуренс работал по специальности – в больнице. Выпускник Корнелльского университета (входящего в Лигу плюща), он учился медицине в Вене, где в 1931-м и стал коммунистом. Причина его возвращения в США в 1934-м очевидна – триумф австрофашизма. Можно предположить, что о подполье он знал побольше, чем Эш, но вот курсов конспирации ни он, ни кто другой в Голливуде не вел.

Особое внимание он уделял Морису Рапфу и Баду Шульбергу, старше которых был лишь ненамного. Рапф вспоминал, как Лоуренс заявлялся к нему домой, непринужденно готовил себе завтрак и передавал брошюры для распространения. Застав этого «вечного студента» в своей гостиной растянувшимся на диванчике, обитом узорчатым шелком, Рапф-отец впал в библейский пафос: «Если вы хоть немного уважаете моего сына, держитесь от него как можно дальше».

Однако в Лоуренсе было что-то, что заставляло прислушиваться к нелепому очкарику не только восторженных юнцов, но и людей зрелых. И не только прислушиваться, но и делать под его влиянием свой выбор.

Первый в моей жизни настоящий коммунист-интернационалист ‹…› совершенно блестящий ‹…› мог без запинки объяснить теорию прибавочной стоимости Маркса. – Рафаэльсон.

Рафаэльсону за сорок, но Лоуренс его зачаровал. Ладно, Рафаэльсон не считается. Может быть, Лоуренс просто всколыхнул в его душе воспоминания о Райме, столь же юной и преданной революции.

Но вот 43-летний Фрэнк Таттл – один из столпов Paramount, жанровый мастер-универсал, постановщик фильмов с Глорией Свенсон и Бингом Кросби, лучшей комедии с Эдди Кантором «Римские скандалы» (1933) и протонуара «Стеклянный ключ» (1935). Таттла тревожило, что никто в Голливуде не придает значения приходу к власти Гитлера. Поговорить о необходимости создания антифашистских организаций было не с кем, кроме Лоуренса.

«Мне понравилось, что коммунисты берутся за эту работу». Через два года Таттл не только вступил в партию, но и стал ее видным работником.

Впрочем, у Таттла тоже была красная, да еще и русская, жена Татьяна.

Похоже, Лоуренс был неплохим миссионером, однако ЦК вскоре отозвал его из Голливуда, догадавшись наконец доверить обком «своему среди своих» – Лоусону. По версии Эша, догматик Лоуренс, с подозрением относившийся к голливудским «эгоистам», оказался в опале, прилюдно назвав их «жирными коровами, которых надо доить».

По версии сценариста Мартина Беркли, Лоуренс растратил партийную кассу.

У него никогда не было ни цента. Обычно мы скидывались ему на дорогу и завтрак. – Бад Шульберг.

Еще по одной версии, Лоуренс, полагая, что киношники ничем не лучше других партийцев, отправил своих «комсомольцев» организовывать фермерское движение в Центральной долине. Идея действительно была неудачной.

Фермеры спросили бы нас: «Вы кто на хрен такие? Откуда? Че надо-то?» – Бад Шульберг.

Рапф и Шульберг, еще вчера себя под Лениным чистившие, «чтобы плыть в революцию дальше», вряд ли жаловались на Лоуренса по инстанциям. Но ЦК мог разнервничаться потому, что эти комсомольцы были сыновьями своих отцов, и, случись с ними что-либо в жестокой долине, возникли бы тяжелые проблемы. За грубое обращение с хрупкими и ценными кадрами Лоуренс, как считали в Голливуде, оказался в опале.

* * *

В отсутствии Джерома ЦК в Голливуде с 1938-го представлял 28-летний Джон Вебер, профсоюзник из Нью-Йорка, организатор «голодных маршей» начала 1930-х.

Я стал «профессиональным революционером». Мы носили этот ярлык совершенно всерьез ‹…› я превратился в пролетарского сноба. ‹…› К 1938-му я стал – как только угораздило – «опытным лидером». Это означало: кем-то, кто все знает и может всему научить. ‹…› На протяжении десяти лет я был функционером. Я жил на пять долларов в неделю. В Голливуде мне платили чуть больше, но не намного. ‹…› Голливуд был очень романтичным, но и очень специальным назначением. Я девять лет прожил со своей женой вне «буржуазных» уз брака, но когда меня туда назначили, нам пришлось стать респектабельными. Нас поженил в мэрии Нью-Йорка один коррумпированный политик, что обошлось нам в два доллара плюс стоимость гардении.