Читать книгу "Как я свалила из Германии обратно в Россию - Лидия Штерн"

– Это рождественский подарок, – сказал Генрих, – но Рождество еще не наступило, придется подождать.

У меня прыгало сердце в груди, и я с трудом сдерживала волнение. Каждая встреча с этим человеком превращалась в праздник – Генрих был открытым, щедрым, умным, и это радовало меня безмерно. Ведь не так уж много радости было в моей жизни и в России, и тем более в немецком борделе.

Свой рождественский подарок я получила в этот же день, что называется, в торжественной обстановке, с присущими событию искренними словами и милыми формальностями. Я наслаждалась, купаясь в лучах этого солнца радости и наступавшей влюбленности, которую я недавно еще только предчувствовала.

Увидев мое светящееся лицо, коллеги по бару были озадачены: «Ты что, замуж собралась? С такими подарками…»

На дворе стояла зима. Началась третья декада декабря, время, приближавшее всех к главному празднику года – Рождеству. Визиты к родственникам, посиделки с коллегами и, конечно, святая-святых – сочельник, когда все встречались в кругу семьи, – все это было для немцев обязательным, поэтому в баре царило затишье.

Девушки сидели на кухне, разговаривали и в непривычном покое, без шума и музыки, коротали время. Только ближе к Новому году стали чаще заглядывать клиенты и заходить старые знакомые или друзья. Некоторые из свободных девушек собирались к Новому году домой, в свои семьи. Те же, кто хотел еще заработать или не смог достаточно накопить, вынуждены были оставаться.

Незаметно наступил Новый год, уже не в тишине и покое, а с музыкой диско в баре и ракетами, свистящими на улице. В Германии я прожила уже три месяца и не раз задавала себе вопрос: что мне делать дальше и насколько еще здесь задерживаться?

Конечно, Генрих был для меня защитой и надеждой. Мысли об этом человеке мешали мне обольщать клиентов. В то же время во мне зрел протест против сутенеров: зарабатывать деньги для них я не хотела.

Я не работала, выбиваясь из последних сил. Не отбивала клиентов у других, чтобы любой ценой получить деньги. Я просто дорожила тем, что имела: общением с Генрихом, теми накоплениями, которые удалось сделать, приветливыми или умеренными гостями – и выжидала, что будет дальше.

Ответ на бездействие не заставил себя ждать. Сутенеры не интересовались личными обстоятельствами и душевными порывами. Они считали пачки денег в своих карманах, которые должны были ежедневно увеличиваться пропорционально количеству работающих в барах девушек.

В одну из суббот я возвращалась в бордель с покупками. Войдя в кухню бара, я увидела там Кириякоса с перекошенным от злости лицом.

– You want money? You must woking! You must woking! – проорал он на изуродованном английском, добавляя немецкие слова.

Глаза сутенера горели от негодования. Он изо всех сил пыжился быть важным и понятым..

– Undestjuud? – продолжал он на корявом, а в его произношении вконец искалеченном английском, всем своим видом показывая жесткость, строгость.

Он хотел повергнуть меня в страх, под гипнозом которого – так полагали сутенеры – работали все подневольные. У Кириякоса были стеклянные глаза, тупое выражение лица…

– Это требование: ты должна работать! Для этого ты сюда приехала!

Я не спорила, да и о чем было говорить? Выслушав претензии, я сказала, что время идет, а мне надо переодеваться и готовиться к работе. Изо всех сил я старалась держаться спокойно, но, выйдя за дверь, дала волю слезам. Сколько еще смогу терпеть эти унижения, эту зависимость?..

Хорошо, что у меня есть Генрих, постоянный гость и друг, на которого можно рассчитывать, который обязательно поможет, если станет совсем невмоготу. Я в это верила. Тем более что ему всегда можно позвонить – на всякий случай Генрих оставил мне визитную карточку со всеми своими телефонами…

Глава 13

Знакомство с Тоннесеном. План побега

Во время очередной поездки за продуктами в ближайший торговый центр я решила позвонить Генриху, зашла в телефонную будку и с волнением набрала его номер. К счастью, Генрих был на месте. Он обрадовался звонку и обещал заехать в ближайшее время. Меня это немного успокоило, но не совсем. Какое-то нехорошее предчувствие копошилось в глубине души. Казалось, что после неприятного разговора с важным загребателем денег – сутенером – последуют репрессии…

Основной возраст клиентов бара был от тридцати пяти до шестидесяти, но случались и исключения, когда порядочные, семейные немцы преклонного возраста, утомленные долгоиграющей и монотонной пластинкой жизни со своей супругой, искали для себя новых приключений или нового общения. Им хотелось внести в свою серую, рутинную жизнь немного свежести и эротики. К таким почтенным гостям относился господин Тоннесен, мужчина лет восьмидесяти, который был очень мил и добр, хоть и не показывал этого сразу. В этой сдержанности чувствовалась старая школа хорошей немецкой закалки: пунктуальность, обязательность, сдержанность и хорошие манеры, а также человечность, честность и непоказное благородство. Судя по фамилии, он был родом из Скандинавии, скорее всего, из Швеции или Норвегии.

В прошлом почтовый служащий, Тоннесен был давно на пенсии. Среднего роста, сухой, очень опрятный и элегантно одетый, он заходил сюда, когда его супруга уезжала на пару дней в другой город навестить больную сестру. Тогда он чувствовал себя свободным, позволяя себе, как говорится, расслабиться на стороне.

Однажды Тоннесен пригласил меня к себе на чашку чая. Я, полагаясь на собственную интуицию, согласилась, и пунктуальный Тоннесен ровно в десять утра был уже на месте. Поскольку работа по выходным начиналась позднее и, соответственно, заканчивалась глубоко за полночь, многие девушки еще спали или собирались ехать за покупками.

Тоннесен показал мне город, а потом завез в пару магазинов, где по-немецки экономно и заботливо поучал:

– Ты только смотри, сравнивай цены, сразу товар не покупай…

Я же, выбравшись из своей тюрьмы, терялась при виде изобилия вещей даже в самых недорогих, далеких от бутиков, магазинах.

Потом Франц, так звали Тоннесена, позвал меня к себе на обед. Судя по всему, умеренно и консервативно живущий пенсионер не разбрасывался деньгами и приглашать меня в ресторан, как это делал Генрих, не собирался. Он знал, что домашняя еда дешевле, и сам готовил для себя в отсутствие супруги.

Мы въехали в небольшой чистый, уютный город Бад-Зальцуфлен, проехали площадь у ратуши, и Тоннесен, поставив машину, пригласил меня зайти в двухэтажный, старый, но хорошо сохранившийся дом, построенный, похоже, в начале двадцатого века.

Франц помог мне раздеться, провел в комнату, а сам, подвязавшись фартуком, пошел на кухню готовить обед. Я огляделась. Первое впечатление – я попала в мир сказки. В этой скромной по площади, но с такой любовью и вкусом обставленной квартире везде царили уют, чистота и гармония. Здесь было так хорошо, так спокойно, что не хотелось никуда уходить. Я смотрела на зимний пейзаж, открывавшийся из окна квартиры, и отдыхала от суеты, недоброжелательства и вечной зависти. Бордель вдруг представился мне шумной фабрикой, полной работающих станков и кричащих людей. У Тоннесена я почувствовала, как устала от вечного контроля над собой, как окружающий мир опустошил меня. Хотелось просто закрыть глаза и слушать тишину. Впитывать в себя этот покой. Рай спокойной, умеренной жизни, которой у меня никогда не было.