Читать книгу "Как я свалила из Германии обратно в Россию - Лидия Штерн"

Питер, сентябрь 1996 г.

Я сидела в гостиничном номере и бессмысленно смотрела в стену. Одно было очевидно: так дальше жить нельзя.

Разведясь с первым мужем в начале девяностых годов, я и не предполагала, что на меня навалится столько проблем. Проживание в тесной питерской коммуналке, где за тонкой стенкой можно было слышать все подробности жизни соседей, брань алкашей, а вечерами громко работающий телевизор – «all inсlusive».

Но и это было еще не все. Я понятия не имела, что в государственных учреждениях начнут задерживать зарплату, а выдача алиментов на сына будет так умопомрачительно строго отслеживаться бывшим мужем – не дай бог лишнего заплатить! Во время задержки зарплаты задерживались и алименты на сына, назначенные судом. Как жить? Если занимать деньги, то при инфляции девяностых они уже через день обесценивались…

Но я не падала духом. На выручку мне приходили советская смекалка и умение экономить. Советский образ жизни, давший трещину в самом основании, разваливался по частям болезненно долго, и этот процесс невозможно было остановить. Но что-то хорошее все еще поддерживало фундамент прогнившей и разрушающейся системы.

Да и сын у меня был настоящий ангел: никаких сцен или просьб купить игрушку, никаких истерик. Саша спрашивал так, как спрашивают только любящие и заботливые близкие люди: «Мам, а у тебя есть деньги купить мне ту машинку, которую мы сегодня видели в «Детском мире»? Конечно, приходилось выкручиваться с ответом: не «до следующей зарплаты» – таких понятий уже не было, – а «до реальной выдачи денег». Потому что советские и вновь образующиеся, уже российские, банки делали на нас и наших детях свои деньги.

Когда отец забирал Сашу к себе, в Архангельскую область, я пыталась успевать работать в нескольких местах – чтобы поправить свое экономическое положение.

В Комитете природы на улице Желябова, где я трудилась, уже месяц не выдавали зарплату, и все в кабинете сидели понурые и совершенно деморализованные. В это же время в стране зарождался и рос со скоростью сорной травы на плодородной почве частный бизнес. Как-то раз я сказала себе: «Сколько еще ждать, пока кто-то придет и поможет? Надо действовать!» И… ушла в частную фирму, где из ничего создавали что-то. Видео. Фильмы.

Политические сюжеты. Разную чепуху, любые репортажи – лишь бы платили бабки. И их платили. Как это ни прискорбно, все это отражало в себе, как в зеркале, наполненность новой эпохи – девяностых годов двадцатого века. Путч 1991 года и баррикады перед горсоветом на Иссакиевской площади. Очереди в сберкассы за деньгами и в магазины за дешевыми продуктами. Первые частные ларьки на Сенной. Жалкий вид наших пенсионеров, всю жизнь проработавших на родную державу и оставшихся в это время перемен нищими.

К счастью, в провинцию, в глухие российские деревни, подобные перемены приходят не сразу, а спустя время. Но если они приходят, то уже окончательно и бесповоротно, и тогда трещит и разлетается на куски сам фундамент…

Помимо частной фирмы, я тогда работала еще в Доме радио – журналистом одной из программ, которую днем монтировали, а вечером вели в прямом эфире перманентно пьяные ведущие. Они постоянно приглашали меня в буфет, где сидели до последнего, пока не сваливались под стол. Но мне-то было не до буфетов. После многочисленных интервью, обзора культурной жизни города я монтировала с оператором свои материалы и мчалась по улицам Питера забирать сына из садика.

Мое тело не знало покоя, а душа жила в постоянном напряжении. Приходилось часто менять работу или трудиться сразу в нескольких местах, как это делали многие одинокие женщины, те, кто вынужден был самостоятельно кормить и обеспечивать своих детей. За шесть лет в Питере я успела поработать не только в частной фирме и на радио, но и в информационном агентстве «Интерфакс», в горсовете, в Законодательном собрании на Иссакиевской.

Для журналиста Законодательное собрание – это не только океан информации. Работа в центре этой пульсирующей артерии власти – это еще и огромная, ни с чем не сравнимая школа жизни. Особенно для молодой, привлекательной женщины! Ты видишь власть в ее неприукра-шенном виде и утрачиваешь иллюзии.

Тех, кто в нашей стране дорывался до власти, частенько охватывал синдром вседозволенности. В советское время злоупотребления были не просто нормой, а стилем жизни. На Западе власть имущие из-за каких-то проблем, отвечая требованиям своих избирателей и приняв вину на себя, часто уходят в отставку. У нас же страна богатая. На всё. И на холопство, и на откровенное барство.

В один из летних рабочих дней в здании областного совета ко мне подошел первый помощник губернатора Бердюкова. С особой вежливостью он сообщил, что губернатор хотел бы поговорить со мной и дать интервью. Я очень удивилась и обрадовалась! Как выяснилось позднее, уже не «товарищ» (старая коммунистическая школа), но еще и не «господин» (наклевывались новые титулы). Бердюков рассчитывал совсем на другое…

Лишь когда меня пригласили в приемную губернатора и первый помощник пропел мне с улыбочкой в ухо, что Владислав Григорьевич уже ждет, до меня начало доходить, в чем дело. После короткого разговора, мало похожего на интервью (зря тяжелый советский диктофон тащила!), губернатор пригласил меня на обед. Естественно, без первого помощника. Конечно, старая партийная школа и «моральная устойчивость» власть имущих формировали и стиль поведения, и определенные манеры. От этого никуда не деться. Харизматичный щедрый человек, милая беседа… Но когда время подошло к вечеру, из уст губернатора прозвучал вопрос, не требующий ответа: «Ну что, красавица моя, поехали?»

Ответить отказом, закричать, возмутиться – значит потерять работу. Я поняла, что попала в ловушку. Я находилась в полном распоряжении этого вальяжного, властного человека, для которого нормальным было иметь загородный коттедж для особых встреч с приставленной к нему государственной секретной охраной (!) и кучей прислуги. А те могли и баньку натопить к его приезду, и свежее бельишко постелить, как в гостинице, – если вдруг ему захочется провести время с очередной любовницей. Все делалось по сигналу. По звонку. Он же губернатор! Разве ему можно отказать? Работу терять не хотел никто.