Читать книгу "Страж южного рубежа - Александр Забусов"

Парень поморщился, ладонь Толика прижала раненое плечо, но он даже не ойкнул, понимая, что Монзыреву сейчас во стократ больнее, чем ему самому. Погибла Галина, его нечаянная любовь, мать его ребенка. Погиб Вестимир, друг и соратник, человек одной с ним крови. Погибли жители селища, ставшего для них пришлых, родным. Погибли воины, защищавшие крепость до последнего вздоха, осознавшие то, что только мертвые сраму не имут.

Монзырев втоптал свои мысли, свои переживания, свои горе и печаль глубоко, на самый низ души. Потом, оставшись один на один со всем этим, запершись в комнате, можно дать выход эмоциям, а сейчас делать этого нельзя. Люди, окружающие его, конечно, все поймут, но сам он этого допустить не может. Такова доля вождя.

— Сашка!

— Да, командир?

— Боярин Вадим со своими людьми размещен?

— Да. Воины в казарме, она все равно пустует. Самого боярина на постоялый двор определили. Рвался к тебе, Андрей не пустил, сказал, что у тебя жена погибла и тебе надо побыть одному.

Услыхав про Галку, Монзырев замолчал, глаза сделались пустыми, потухшими. Встрепенулся, взял себя в руки.

— Галину не нашли?

— Нет. Боривой рассказал, когда его вязали, Вестимир с посохом в сечу полез, его и зарубили. Твоя, как кошка, попыталась одному из нурманов глаза выцарапать, он ее железным наручем в висок и приложил. Упала в реку, а там течением ее видать и отнесло куда в омут. Ты, уж извини, командир, за подробности.

— Датчан всех положили?

— Восемнадцать бандитов сдались, а пахану ихнему, Андрюха правую руку по локоть отрубил, культю ремнем перетянули, живехонек. Сейчас все в порубе сидят, своей участи дожидаются.

— Ну, зови боярина Вадима, пойдем, поглядим, что за голуби сизые у нас порезвились. Андрей, а ты со своими людьми, езжайте-ка вниз по реке, может, хоть тело жены моей найдете. Глядишь, похороним по-людски.

— Все перерою, командир. Постараюсь отыскать.

Вид, многострадального городища вызывал в душе воинов, даже не возмущение, а ярость. Викинги оторвались на полную катушку, ведь не свое — не жалко. Сожженные избы, погибшие защитники, порезанная скотина, изнасилованные женщины, трупы малолетних детей с раскроенными черепами. Все это присутствовало в картине жизненной действительности. Вглядываясь во все это, отвлекаясь от мыслей про себя, Монзырев примечал, что предстояло налаживать в жизни городища все сначала, уже в который раз.

— Тяжко тебе придется, боярин, — отвлек его от мыслей голос боярина Вадима.

— Ничего, переживем.

— Я слышал у тебя горе? Соболезную тебе. Ты скажи, может чем помочь смогу.

— Да, чем тут поможешь. Идем, полон глянем. Слава, с нами пойдешь, послушаешь, что у них там под черепушкой в мыслях заныкано, — обратился к Вестимирову воспитаннику.

Выведенные из поруба и поставленные в шеренгу викинги, избитые, в рубцах и порезах, без оружия и доспехов, многие волками, исподлобья глядели на русичей, изредка бросая рубленые фразы друг другу на своем языке. Уже подходя к шеренге татей, Толик заметил коренастую фигуру, бледного с всклокоченной бородой скандинава, рубаха, которого была сильно выпачкана засохшей кровью, а правая рука отсутствовала. Из культи, перетянутой кожаным ремешком у предплечья, сочилась сукровица. По лицу было заметно, что рана доставляет ему немалые страдания. «Он, — сразу догадался Монзырев. — Человек, который затеял весь этот грабеж на наших землях».

— Вот, познакомься, Вадим Всеволодович, хевдинг датчан, вел свой хирд в Константинополь, спустившись по Днепру, решил приплыть в Византию не с пустыми руками. Свернул на нашу реку, замыслил пограбить пограничье. Узнав, что есть богатый городок в верховьях реки, захотел разжиться рухлядью и монетой. Я правильно трактую события, Слава? — оглянулся Монзырев на отрока, следовавшего за боярами.

— Да.

— И, чтоб тебе спокойно не проплыть мимо земель русских? Жаден ты больно до чужого добра, братец. Теперь навеки останешься лежать в этой земле. Зароют тебя, как собаку, а домой обязательно весточка уйдет, что не добыл ты ни славы, ни почета, ни денег, только людей своих зазря положил. Да, понимаешь ли ты, о чем я говорю?

Молчавший скандинав, смотрел в глаза славянского вождя с неприкрытой ненавистью. Вокруг них собралась толпа местных жителей, желающих увидеть, как боярин будет вершить справедливый суд над бандой датчан.

— Он все понимает, — шептал Монзыреву Славка, читая мысли хёвдинга. — Только понять не может, что он сделал предосудительного. По их законам, он не видит за собой никаких преступлений. Для него, это был обычный вик, каких в его жизни случилось немало.

— Ты, местный херсир, как я понял, — выдавил из себя слова викинг. — Я, вызываю тебя на хольмганг. Пусть Боги в судном поединке решат участь каждого.

— Ха-ха-ха! Ты, что, тать, совсем ума лишился? Здесь тебе не тинг и стоим мы сейчас на моей земле, а не на острове Селунд. Да, и мало чести вступать с тобой таким в поединок, безлядвый ты теперь. А, дорога у вас всех теперь только одна, до ближайшей трепетицы. Ты и твои вои убивали, насиловали, грабили. Я, обещаю вам одно — вам не быть в эйнхерии — никогда не стать воинами небесной дружины Одина. Не достойны!

Толпа народа, окружавшая судилище одобрительно зашумела.

— Сашка!

— Да, командир.

— Повесить всех.

— Боярин Гордей, не слишком ли круто наказание твое? — подал голос Вадим Всеволодович. — Вполне достаточно было бы вырвать языки и отрубить большие пальцы на обеих руках.

— Вырвать языки надо бы тому, кто навел этих обормотов на мое городище. А, этим незачем гулять по земле русской, да, и нет у меня умельца в заплечных делах.

— Ну, это дело поправимое. Я с собой завсегда ката вожу.

— А, пальцы-то, зачем рубить?

— Ты, уважаемый, Гордей Вестимирович, я заметил, в одних вопросах дока, а в других уж прости, словно дите малое. Вот, повесишь, опозоришь нурманов конечно, слов нет. А ежели им пальцы отрубить, не быть северным татям после смерти в дружине одноглазого бога. Вои и пусть доживают с сим знанием.

Те из викингов, кто понял русский язык, вдруг метнулись на своих врагов, в надежде хоть и не с оружием в руках, но все же погибнуть в бою. Дружинники их мигом скрутили и поставили на колени перед боярами, спокойно стоявшими, будто и не заметившими порыва скандинавов. Так же отрешенно от всего стоял однорукий вождь викингов.

— Херсир, — обратился он к Монзыреву, подавив в себе ненависть к победителю. — Среди выживших воинов есть мальчишка, его Эйриком кличут, на руках его крови нет, в этом клянусь Одином. Это сын моей старшей сестры, я взял его к себе в семью, как велят наши законы. Прошу тебя, возьми его к себе. Когда взрастет, он будет неплохим хирдманом.

Монзырев с любопытством разглядел черноголового отрока, примерно одного возраста со стоящим неподалеку Мишкой. Тяжелое молчание повисло вокруг, все ожидали, что решит их родовой боярин. Как поступит с мальцом? Ожидал, как распорядится юным нурманом и боярин Вадим, он по складу своего характера не был излишне жестоким к покореным людям.