Читать книгу "Философия возможных миров - Александр Секацкий"

В результате язык плотно прилегает к экземплярностям эйдоса, находясь на пределе своей разрешимости. При этом нарратив питается не привычными различениями экземплярностей, предъявляемыми неискушенному взгляду, а скрытыми делениями качества, когда-то зафиксированными и вновь предложенными автором как в реальном времени произнесения и написания фразы, так и в обратном порядке ее генеалогии. Параметры речи зависят от ближайшей аналитической задачи, определяющейся в свою очередь параметрами своего вхождения в Большой Аналитический Круговорот. Любое событие, поступая в символическую ротацию, приобретает не свойственную ему значимость.

Речь Секацкого оказывается оконечником устройства максимальной разрешимости, как у цифрового процессора гаджеты пользовательских насадок. Чем больше число дискретности, тем больше, например, точек считывания на кривой речи, тем она “чище” и “живей”. Микроскопические колебания между понятием и словом заставляют потребителя речи испытывать иллюзию очевидности логики и полной доступности смысла.

В сущности, это ноу-хау в способе трансляции мысли. Традиционного разрыва между письмом и речью больше не существует. Разные задачи, которые ставили перед мыслью в разные времена агенты истины, Секацким интегрированы. Задать языку свойства сверхпроводимости и значит достичь такой интенсивности мысли, чтобы, разносимая словами, она не теряла силы и легко могла быть объединена со всеми элементами языка. Полученное целое имеет открытую форму естественно текущего разговора и предъявляется в тот момент, когда востребуется. Компактный объем рефлексивного блока, существующий как свернутая бесконечность, вкладывается в объем истории, содержащей оптимальный для включения считывающего устройства смысловой набор метафор. Как только считывание пошло, включаются воображение и память реципиента, которые немедленно начнут разворачивать или всю рефлексивную цепочку, или ее промежуточные звенья. В результате совмещения скорости фразы и скорости распаковки рефлексивной складки происходят смысловой разрыв и разрушение простой линейной логической последовательности считывания. Весь язык слушателя обрушивается на глубину смыслообразования. Открывается прямой доступ к бессознательному…»[117]

* * *

С того времени условия производства знаков незаметно трансформировались. Сейчас, когда всякая перверсия постигнута и автоматизирована, а власть, равнодушная прежде к болтовне умников, предъявляет претензии к исполнителю слов, – мы сталкиваемся с настойчивыми попытками со стороны институций вновь заботиться об идеологической составляющей жизни в целом, то есть отвечать за тайну речи.

Что это, как не последняя стадия войны авторов – битва сверхавторов со сверхграфоманами? В минувшую эпоху постмодернизма авторы свободно соседствовали, проникая иногда в зону своего Иного, что бывало мило и полезно. Ныне идет борьба за нулевую степень письма, обеспечивающую неотличимость плута от гения. Как свидетельствует Владимир Мартынов, роман «Война и мир» был впечатляющей атакой со стороны литературной империи, пытающейся полностью заместить реальность словами. Теперь все мы находимся в пустыне реальности, легко повторяющей рельеф подлинности.

Индикатором «свой / чужой» в пространстве неразличимости становится тонкий тест на соответствие сверхавтора последней степени совершенства. Исполнитель письма и речи берется перехватить инициативу интерпассивности у медиальных курьеров, работающих под прикрытием. Исполнитель соревнуется с двойными агентами медиальности, специалистами по вялой витальности, критиками и галеристами, экспертами по современному искусству и его теоретиками. Все они понимают мудрость как вечный двигатель, работающий на топливе знаковых дифференций, а письмо – как игру с потенциально бесконечным набором двусмысленностей.

Эта война рассыпается на парные поединки самых искусных гистрионистов, один из которых соединяет разъединенное, чтобы подставляться, а другой разъединяет соединенное, чтобы смываться. «Делай что хочешь, но подчиняйся» – такая интерпретация категорического императива становится базовым принципом бесконтактной софистики совокупного Акунина… Скрытый вызов, брошенный вестниками неразличимости всем, кто подставляется, должен быть принят, а местом, где ведется непрекращающаяся борьба, становится, как в «Джонни Мнемонике», подвешенная в медиальной пустоте площадка символических операций, совершаемых в реальном времени смыслополагания, формально совпадающим с медиальным.

Понятно, что таких качеств, как скорость конвертирования архивных значений в интенсивность разговорной речи с вмонтированными в нее компактными рефлексивными пробегами, теперь мало. Этого было достаточно в эпоху авторизации. Теперь необходимо генерировать spatium, напряженное соседство знаков, которое бы обладало иллокутивной силой, то есть имело бы в качестве залога смысл жизни Исполнителя знаков – жизни, которая в момент исполнения становится небезопасной. В той степени, в которой Исполнитель знаков готов отвечать за порядок слов, вставляя в него смыслополагание, его гистрионизм начинает соответствовать некоей отметке на шкале подлинности.

Чтобы Индекс Подлинности Автора имел значение, близкое к единице, Секацкий прибегает к оружию, недоступному специалистам по бесконтактной софистике. «Архивы», хранилища подмороженных эйдосов, подвергаются систематическим инспекторским проверкам путем извлечения и сличения единиц хранения с их расширениями в реальном времени. Концептуальные персонажи его Большого Аналитического Круговорота выделяют «голубое сало», топливо для широкого спектра жизненных практик, под которые искусно подведены мотивы и расширения, согласующиеся со всеми элементами Dasein: химеризации сознания, овеществления Чистого Разума, каталогизации вещей, практики трансцендирования, жизнь в субмедиальном пространстве.

Подобные операции в эпоху сверхавторствования предполагают изменение понятия «аудитория». Реакция аудитории в эпоху индексации подлинности должна быть материализованной абстракцией целеполагающего жеста. Такая аудитория заключает по умолчанию с центральным Хранителем речи и языка Договор о его легитимности и делегирует ему полномочия властного лица. С пожарниками, военными, читателями, священниками, студентами Секацкий сообщается с помощью концептуальных сборок, именуемых «книгами», принимая затем любое отреагирование на Медиальной Площадке Символических Операций – на телевидении, в книжных магазинах, арт-кафе и кинолекториях.

Предъявляемая совокупной аудитории настоящая концептуальная сборка составлена из сюжетов, реконструирующих многомерное состояние удивления перед готовой к использованию конструкцией мира, сопряженного со своими бесконечно делимыми частями, а также сопрягающего все продукты этого деления с пусковым и поддерживающим его оптимальную сложность механизмом.

Собственно философия и есть искусно синтезируемое simplex – состояние, разыгрывающее его в сопряжениях мысли, речи и языка того, кто возгоняет метафизику до поэзии. Здесь уместно разделить метафизиков на два класса: представители первого либо удивлены, поражены, восхищены причудливым устройством мира – либо принимают это устройство как начальное условие «хорошо организованного мышления».