Читать книгу "Тингль-Тангль - Виктория Платова"

Она не будет этого делать.

Мика чешет переносицу ножом с миртом на рукояти: странноедело, как только нож касается ее кожи, мысль о «Ральфе по частям» больше некажется ей чудовищной. Неприятной – да, неудобной – да, но не чудовищной.

И все равно – она к этому не готова. Ее просто стошнит.

Стошнит.

Сколько может пролежать тело, прежде чем запах начнеттревожить соседей? Мика не знает, но не думает, что долго.

В отчаянии она возвращается на свою половину, на кухню, вкоторой тоже ничего не изменилось. Разве что на столе стоят жестянки, которыеМика прихватила из «Ноля» в тот день, в тот вечер, когда ей показалось, что онахоть ненадолго может быть счастлива. Она мечтала разглядеть на жестянках следытатуировок этого парня, бедная глупая Мика!

Она не собирается больше думать о Ральфе, она хочетотдохнуть от этих мыслей хоть ненадолго: вот отличная тема для того, чтобы недумать.

У шести жестянок появилась подружка. Сестричка. Наверняка нетакая вероломная, какой оказалась Васька. Седьмая жестянка до сих пор стоит вванной, надо принести ее к остальным.

Мика отправляется в ванную и приносит седьмую, недостающуючасть семейства специй. Едва взяв ее в руки, Мика тут же начинает предаватьсянелепым мечтам о волшебных свойствах специй, способных заглушить любой запах.До сих пор ее специи творили вещи, которые иначе, как мистикой, не назовешь.Может быть, если засыпать тело специями, и плотно закрыть дверь, и, и…

Fieberwahn!..[58]

Никто из ее знакомых немцев не употребляет такие жесткие иоднозначные выражения.

Мика составляет на столе все семь коробочек, потом, неслишком довольная полученной картинкой, разбивает их все в шахматном порядке.Будь коробочки не так объемны, не так высоки, будь рисунок на них чуть большепроявленным, они вполне бы могли сойти за кости для Маджонга, китайскуюлогическую игру, которую она никак не удосужится купить.

Шахматный порядок ни к чему, что-то подсказывает Мике: нужноснова выстроить жестянки в линию.

…Она делает это двадцатый, а может, сотый раз – прямо настоле, на котором когда-то разделывала рыбу, когда снова появляется этоттеплый, желтый, давно позабытый ей свет. А над жестянками вдруг возникаетстранное облако: молочно-белое, пронизанное искрами и острыми слепящимиточками.

И рисунки.

На поверхности жестянок вдруг начинают проявляться рисунки,казалось, навсегда похороненные под расколотой эмалью.

Эти рисунки совсем не радуют Мику. Не радуют, но и нестрашат.

Огромная толстая свинья.

Страшный человек, убивающий ребенка. Уже убивший ребенка.Кровь так и хлещет из детской шеи, а в руках у страшного человека зажат то лиобоюдоострый меч, то ли палаш.

Женская голова, покоящаяся на теле змеи (змеиный хвоственчается жалом). Еще одна женщина, облепленная жабами и все теми же змеями.Множество зеркал со зловещими силуэтами в них; злобная, с горящими глазамисобака; черные угри, копошащиеся в чьих-то волосах; черные угри, вылезающие изчьих-то ртов.

Облако над жестянками сгущается. Но теперь вместо искр ислепящих точек в нем пылают звездочки аниса, семена фенхеля, кусочки лакричногокорня, кусочки корня имбиря. Завороженная этим зрелищем, Мика сбрасывает крышкисо всех семи жестянок (они нисколько этому не противятся) и сваливает всеспеции в одну кучу, прямо посередине стола. Сами жестянки ведут себя спокойно,разве что со дна их поднимаются маленькие смерчи, такие же золотистые, как исвет над столом. Мика заглядывает в первую попавшуюся жестянку, из которойвылетел смерч.

Странные (кажется – латинские) буквы, встретившись глазами сМикиным, полуобморочным от любопытства, взглядом, трансформируются во вполнепонятное:

ГОРДЫНЯ

Мика никогда не задумывалась о гордыне, это слово онапроизносила только раз в жизни, когда брала билет на «Коня гордыни» изретроспективы Шаброля в Доме кино.

Затем к гордыне прибавляется ГНЕВ из следующей жестянки,затем – ЗАВИСТЬ

Цельная картина из всех семи слов выглядит следующимобразом:

ГОРДЫНЯ

ГНЕВ

ЗАВИСТЬ

ПРЕЛЮБОДЕЯНИЕ

ЧРЕВОУГОДИЕ

ЛОЖЬ

ЛЕНЬ

Последовательность не представляется такой уж важной, а Микане настолько глупа, чтобы не сообразить: это всего лишь перечень семи смертныхгрехов, упавший ей в руки прямиком из витражных Гента-Утрехта-Антверпена. Всеэто время она пользовалась жестянками на кухне «Ноля», все это время еестряпня, подправленная специями из жестянок, вытаскивала из людей самые неожиданныепризнания или, наоборот, накладывала печать на их уста, заставляя говорить онесущественном. Тем, что никогда не оскорбило бы собеседника, а их, наоборот,выставило в самом лучшем свете.

Нежном. Трепетном. Золотистом.

А может, блюда, которые она создавала, наоборот, забирали уних все плохое?..

Мика ничего не знает об этом. Но знает, что должна подавитьгнев и гордыню, и не лениться помочь маленькой Ваське, которая только и ждет еепомощи…

Дорога обратно в мастерскую больше не кажется ей страшной. Ипохоже, она уже готова совершить то, о чем никогда не скажет вслух.

В руках у Мики – все три ножа: омела, тимьян, мирт.

Она готова ко всему, но картина, представшая передней,выглядит вовсе не так, как она ожидала:

Ральфа больше нет.

Нет того Ральфа, которого она оставила: в ботинках«Саламандра», в вельветовой рубашке, с очками, торчащими из кармана, и счерно-бордовой дыркой посредине лба.

Вместо Ральфа на Васькиной постели лежит огромная рыба(много больше тех рыб, которые когда-либо готовила Мика), вместо глазу неекопошатся креветки, плавники обложены устрицами, а брюхо облеплено морскимиежами.

Мика совершенно не понимает, существуют ли креветки, устрицыи морские ежи на самом деле, или все дело в ее воображении, вдруг переставшимбыть скудным. Или все дело в том, что ее бедный мозг не выдержал и отказалсявоспринимать реальность.

Это – не важно. Не так уж важно.

Важно, что она сможет помочь Ваське, которая никогда непросила ее о помощи. И которая почти никогда не называла ее Микушкой. А ведьэтого Мике хотелось больше всего на свете. Проклятый миллион… Она отдала бы иего, если бы была уверена, что «Микушка», слетевшее с Васькиных губ, стоитименно столько.

Но Мика в этом "совсем не уверена.

Чувства, вспыхнувшие к этому парню, теперь кажутся ейабсолютно пустыми. Смешными, недостойными. Единственный прок от них – brissago,но Мика совсем не уверена, что когда-нибудь снова затянется brissago.