Читать книгу "Царь велел тебя повесить - Лена Элтанг"

* * *

Даже не знаю, с чего начать, Хани, ну и денек выдался, самый несуразный за все мое сиденье (вашему сиденью – наше почтенье, как говорил двоюродный дед, когда заставал меня с книжкой в дворовом туалете), за все пятьдесят восемь дней. Утром меня вызвали к следователю – и вовремя, вода в камере кончилась еще вчера. В три часа я проснулся в панике и всю ночь лежал, слушая свое сердцебиение и глядя на стену, в которую упирался синий луч фонаря. Я просидел в кабинете около часа и выпил всю затхлую воду из графина.

– Долго ждали? – спросил Пруэнса, снимая и встряхивая пальто, брызги от него летели, как от лохматой собаки, пришедшей с дождя.

Я молча покачал головой. С тех пор как он сунул мою тавромахию в ящик стола (смахнул не глядя, будто квитанцию из прачечной), меня не вызывали на допросы, и я готов был ждать хоть целый день. Следователь повесил пальто на гвоздь, подошел к столу и, не садясь на свой стул, открыл папку с делом.

– Вашу игрушку из слоновой кости антиквар опознал. Но есть одна загвоздка: камеры в галерее отключились вместе с сигнализацией, так что вас никто не видел. А охранник утверждает, что грабителей было четверо.

– Видел, не видел. Уверен, что отпечатки пальцев у вас совпали. Основным доказательством служит украденная вещь, и она вам предоставлена.

– Согласен. – Он весело потер руки. – Итак, вы утверждаете, что шестнадцатого января, в тот вечер, когда было совершено убийство Раубы, вы находились на другом конце города и физически не могли присутствовать на месте преступления. Вы подписали признание, после чего следствие получило от вас ценный предмет из списка украденных вещей и произвело опознание улики с помощью хозяина-антиквара. После некоторых колебаний он признал, что вещь принадлежит ему и была украдена шестнадцатого января, по каковому поводу есть заявление и заведено дело в отделе криминальной полиции города Сесимбры. Отсюда следует, что дело будет подвергнуто пересмотру, поскольку у вас появилось в некотором роде алиби.

– Пересмотр? Это значит, что меня отпустят домой под залог?

Следователь молча сжал повернутые к лицу кулаки и поднял руки вверх, наморщив лоб. В этом жесте мне померещилось некое усталое торжество.

– В некотором роде алиби, – повторил он. – Я мог бы расколоть его одним ударом, оно держится на кусочке слоновой кости. Заметьте, вы не в состоянии указать, где находится все остальное, а всего остального там воз и маленькая тележка, судя по списку, предъявленному страховщикам. Но в свете последних событий все это уже не имеет смысла.

– Не имеет смысла?

Пруэнса поглядел мне в лицо и широко улыбнулся. Этой улыбки я у него не знал, такая улыбка бывает у квартирных маклеров, когда они знают, что потолок протекает, а в чулане завелась плесень. Я успел подумать, что прежняя ухмылка нравилась мне больше, но тут Пруэнса сделал нечто невозможное. Он открыл шкаф, вытащил оттуда початую бутылку самбуки и две рюмки, наполнил обе доверху и со стуком поставил бутылку на стол.

– Пейте, Кайрис. Выпейте за печальную участь убийцы. Его ожидает пятнадцать лет тюрьмы, а вас – только четыре года за ограбление. Если будете хорошим мальчиком, выйдете на год раньше.

– Печальную участь кого?

– Убийцы господина Раубы. Жаль, что вы не читаете газет. Вчера мы задержали человека, которого подозревали уже несколько недель. Утром он побывал на допросе, подписал признание и отправился под конвоем в Центральную тюрьму.

– Несколько недель, – повторил я за ним, чувствуя, как кожа на подбородке начинает зудеть. – Вы подозревали его несколько недель. У вас был еще один подозреваемый. Почему я об этом не знал?

– Он немного похож на вас. Люди становятся похожими, когда сильно испуганы. Или поруганы. Я чувствую, когда люди боятся. Это как запах свежего хлеба, его ни с чем не спутаешь. Вам приходилось проходить мимо пекарни ранним утром?

– Я живу возле пекарни, – машинально ответил я. Кашель уже душил меня, в горле стояла горячая вязкая слизь.

– Вы пейте, пейте. – Пруэнса сел и подвинул ко мне рюмку, я выпил самбуку залпом, глядя на его склоненную голову.

Взять бутылку или нет, железный чайник, ударить вот сюда, в самую маковку, кровь проступит из острых ломаных углов, тело соскользнет со стула на пол.

– Не волнуйтесь так, вы останетесь с нами до суда. – Он обвел меня скучающим взглядом. – Было бы нечестно отослать вас в Центральную тюрьму, где вас за неделю превратят в мешок костей, да еще и замуж выдадут. С вашей-то внешностью.

Дождь мерно стучал по жестяному подоконнику. Четыре года за осколки тавромахии. Язык у меня распух и стал будто войлочный. Я сам себе подписал четыре года, да еще улики предоставил, кретин. Я знал, что надо принять позу кучера: держать спину прямо, свесить руки, выпятить живот, освободить диафрагму. Но то, что я услышал, не давало мне выпрямиться, и кашель рвался наружу, утробный, будто рычание.

– Эка вас разбирает. – Он допил свою рюмку и облизнулся. – Пока суд да дело, я распоряжусь, чтобы вам ослабили режим, сможете заказывать еду. Ну что же, Кайрис, идите в камеру. Пишите вашу летопись.

Я вышел из кабинета, провожаемый шумом дождя, охранник пошел за мной, насвистывая. Вместо униформы на нем были потертые джинсы и свитер, за ухом задиристо торчала сигарета без фильтра. Совсем распустились, подумал я, прислонившись к стене, чтобы отдышаться, и глядя на его сочувственное толстое лицо. Не тюрьма, а какая-то авенида да Либердад.

Лютас

Когда я проснулся, горло саднило, наверное, я кричал во сне.

Я сел на кровати, посидел так некоторое время и понял, что пора уезжать. Больше из этой истории ничего не выжать. В финале я устроил падение с Тарпейской скалы, но простачок Кайрис не понял метафоры, у него, похоже, проблемы с историей Древнего Рима. Я хотел наказать предателя, но наказываю сам себя, проводя пустые дни в Лиссабоне. Мой фильм трещит по швам, а мой арестант бесстыдно наслаждается своей тюрьмой. Чтобы это понять, камеры не нужны, достаточно его дневника, который я читаю, когда его уводят на допрос.

Я вхожу в его камеру, сажусь на табурет и пытаюсь представить, что делал бы я, сыграй кто-нибудь со мной такую шутку. Сценарий фильма здорово изменился с тех пор, как мы сунули героя в одиночку, я переписал страниц двадцать и вынужден буду изменить финал, придуманный в январе. За зиму Кайрис убедил меня в том, что он достоин другого финала. Теперь в фильме появилось подпольное казино, несколько заинтересованных людей и хозяин игры, который держит банк. Ставки делаются на тот день, когда жертва/фишка/пешка толкнет дверь своей незапертой камеры и выйдет из тюрьмы. То есть когда его гордость и тоска по свободе возьмут верх над страхом и готовностью всегда платить сколько скажут. На роль хозяина игры я взял настоящего венгра, нашел его в охране консульства, он хоть и не актер, но вид имеет хамский и значительный. Итак, минимальная ставка – сорок тысяч, в банке уже без малого миллион. Те, кто поставил на число и месяц, понемногу выбывают из игры, но есть и те, кто поставил на зеро. То есть – на никогда.