Читать книгу "Открыть 31 декабря. Новогодние рассказы о чуде - Ая эН"

судьбина не самая лучшая удалась. Придет Котонай к окну и давай стучать в него:

– Кто там?

– Котонай!

– Чего надо, Котонай?

– Так спит дитя-то у вас в люльке?

– Спит, Котонай! Иди дальше!

Идет к следующему дому:

– Кто там?

– Котонай!

– Чего надо, Котонай?

– Так спит дитя-то у вас в люльке-то?

– Спит, спит, иди подобру восвояси!

Идет Котонай дальше, глазами дорогу освещает, в мешке зеленые русалки пищат и шевелятся – домой хотят, значит, в ил зарыться поглубже, марафет перед сном навести.

И у кузнеца дитя спит, и у повитухи дитя спит, и у старосты спит, и у трактирщика спит дитя, все уж дети-то спят, а Котонай все ходит, ищет непослушное дитя. Постучал Котонай в одно окно и говорит:

– Спит дитя-то у вас в люльке?

А ему отвечает вдруг мать-то оттуда:

– Так не спит дитя-то у нас! Глаза не закрывает, на боку ворочается, спать не хочет!

– А коль не хочет, так вот вам мешок русалок-то! Кто спать не хочет, того зеленые русалки защекочут до смерти!

А женщина та-то мари, хитрая была – на самом деле она была Шишимора, а в женщину только к утру-то и перекидывалась. И дитяти у нее никакого не было – полено березовое в люльке лежало да чурка во дворе стояла, в рубаху обряженная, а она глаза отводила так, что всем казалось, что мальчик у нее, самый что ни на есть настоящий, по двору-то бегает. А русалки ей нужны были, но сама она их поймать да в мешок собрать не могла – русалки дух человеческий не переносят, а уж Шишиморин-то совсем, и боятся, и брезгуют, хоть и сами они нечисть, так а Шишимора-то еще хуже.

– Давай своих русалок, Котонай, да сам заходи, самовар, вишь, скипел-то уже!

Удивился Котонай – не зовут его люди-то в гости, боятся, да и сам он людей-то не очень – через человека и пострадал. Русалки в мешке пищат, шевелятся – не ходи, не ходи, Котонай, в дом, ведьма там!

– Ну-ка цыц! – зашипел Котонай, любопытство одолело его, ведь не всяк раз-то утопленников в гости зовут. Открыл дверь в избу, зашел – сидит в углу молодая, красивая баба, коса черная, гладкая, блестит, глаза большие, светлые, улыбаются. Рубаха красная на ней, передник белый, гладью шитый, что твоя парсуна.

– Садись, Котонай, – говорит баба, – чай пить, видишь, все готово уже.

– А дитя-то где у тебя? – спрашивает он и глазищами своими ищет люльку, а не видит люльку-то.

– Ты мое дитя, Котонай! – закричала вдруг баба, да как прыгнет, как раскинется красной тряпкой на всю избу. Закрутила Котоная, замотала его, обвила руки-ноги, не вырваться. Шипит Котонай, воет, шерсть на загривке дыбом стоит, не вырваться Котонаю, а Шишимора-то мешок с русалками схватила, хохочет – уж больно любит она русалок-то есть, как есть деликатес. Одна русалка-то, сама толста котора, из мешка скатилась, покрутилась да шмыг за сундукт и оттедава кулаком Котонаю грозит – мол, говорили мы тебе, не ходи в дом, ведьма там! Выползла к окошку, схватилась за подоконник пальцами, подтянулась, да и вывалилась на улицу, пошуршала на озеро своих звать на подмогу. Да только как они подмогли-то бы – без ног-то?

А Шишимора тем временем обмотала Котоная рубахой да на печь подальше положила – пусть лежит, пока его время не придет, сгодится еще. А русалок в мешке в кадушку с водой засунула, чтоб не прокисли.

Дошуршала зелена русалка до озера, зовет своих – никто не откликается, Котонай-то от всех русалок-то и выловил. Пока сидела она на берегу да думала, что делать, уже и светать начало, и голоса начали приближаться. Глядит русалка – бежит девочка по берегу, а за ней мальчик бежит, корзинкой машет, добежал до берега и сел, ноги в воду спустил. Русалка в воду скользнула, подплыла тихонечко да как хвать его за ноги-то и в воду тащит. Тот ревет-кричит, за траву хватается, сестру зовет, сестра прибежала:

– Отпусти его! Проси, чего хочешь!

– Пойди в дом такой-то да возьми сверток с печи, – говорит русалка, – и сестер моих принеси тоже! А иначе утоплю брата тваво, и тебя утоплю, и всех утоплю! Чтоб не одной тут жить, среди тины болтаться!

Девочка подумала-подумала, да и согласилась – кто его разберет, что за сверток, а братик вот он, в озере по пояс уже. Отпустила русалка мальчика, взялись они за руки да и побежали в деревню. Летят по небу лебеди и кричат:

– Не ходи-не ходи! Не ходи-не ходи!..

– Отстаньте, лебеди! – кричит девочка. – Иначе русалка брата мово утопит!

– Не ходи-не ходи! Не ходи-не ходи!..

Подобрала она камень с дороги, да как запустит в лебедей-то, те покружили-покружили, да и на озеро улетели. Сели и русалке говорят:

– Что ж ты, дура зеленая, зачем детей к Шишиморе отправила?

– Сейчас удавлю вас, подушки пернатые! А сестры мои? А Котонай-утопленник? Что ж мне тут, одной вековать теперь, с вами, дурноголосыми?! Не бывать такому!

Добежали брат с сестрою до дома Шишиморы и уселись под забором ждать, когда в избу залезть можно. Выходит из дому Шишимора, голову снимает и прямиком к рукомойнику – в лицо голове своей водой плещет, волосы моет, косу заплетает. Потом обратно надела, да и говорит:

– А что глаза мои видят?

– Так дети у тебя под забором сидят, прячутся.

– А дети ли? Не перекидыши ли какие?

– Так дети, дети.

– А что нос мой чует?

– Дух человечий!

– А человечий ли?

– Человечий, человечий!

Как протянула Шишимора руки свои длиннющие, так сразу брата-то и схватила и медленно в рот ташшит – малой ещщо брат-то, неразумный, нерасторопный. Он кричит, в руках у нее колотится, а сестра не испугалась – шмыг в дом да на печку. Смотрит, там сверток лежит на печи в самом темном углу, в красную рубаху завернутый. Развернула она сверток, а из него как выпрыгнет Котонай – шипит, плюется огнем, когти растопырил, того гляди избу сожжет.

– Ты кто? – говорит.

– Я-то Маруся, – говорит девочка, – а ты кто?

– А я Котонай, плыву ночью по озеру в корыте, хвостом правлю, лапой гребу, второй лапой русалок в мешок собираю, а как насобираю полный мешок, так и в деревню иду. У кого дитя не спит в колыбели али балуется, так того дитя зеленые русалки насмерть защекочут.

– А-а-а, так это ты Котонай. Так не боюсь я тебя, Котонай, ты же котик.

– Котик, – соглашается Котонай, – только утопленник. Теперича у меня такая служба. Детей наказывать непослушных.

– А кто же тебя, котика, утопил-то от?

– Так Шишимора и утопила, я ее и не признал-то сразу. Батя мой, Семен Севастьянович, бобылем жил, век вековал, и все было у него – и корова, и козы, и хозяйство, и достаток, только ни бабы не было, ни дитяти. Уж очень он просил дитятю – как