Читать книгу "Гонки на выживание - Хилари Норман"

Они предложили ей выбор. Либо она проглотит в их присутствии полный пузырек барбитуратов, либо спрыгнет с парапета своего балкона.

Натали умоляла, плакала, вопила, уговаривала и пыталась подкупить, но они были неумолимы. Они заталкивали ей пузырек с таблетками чуть ли не в горло, она визжала и в конце концов выбрала балкон.

Тот, что был за старшего, приглашающим жестом похлопал по парапету.

– Сюда, мадам.

Она сопротивлялась и рыдала, ей зажимали рот кожаной перчаткой.

– Быстрый путь гораздо легче медленного, – назидательно заметил главарь.

Они взяли ее за ноги – осторожно, чтобы не оставить синяков, – и подняли на парапет. Кожаная перчатка, зажимавшая ей рот, исчезла, и инстинкт самосохранения зверем взметнулся на дыбы у нее внутри: Натали открыла рот и завопила, как царица ада. Но сильные руки толкали ее в поясницу, она перевалилась через парапет и полетела вниз, переворачиваясь в ледяном ночном воздухе, а темный цемент двора был все ближе, ближе…

Во время визита в Цюрих накануне Рождества Андреас прочел заметку в «Геральд трибюн» с описанием неудавшейся попытки самоубийства известной светской красавицы в Париже. Отныне ей предстояло провести остаток своих дней в почти полном параличе, лишенной даже дара речи.

По возвращении в Нью-Йорк Андреас показал вырезку Александре.

– Бедная женщина! – воскликнула она в ужасе. – Это же как пожизненное заключение.

Андреас промолчал.

– Делай что хочешь, – торопливо добавила Александра, – но ни в коем случае не показывай это Фанни. – Она покачала головой. – Бедная Натали! Какое ужасное чувство вины она должна была испытывать, чтобы решиться на такое.

– Ты ее жалеешь?

Александра взглянула на него удивленно:

– Конечно! Что бы она ни сделала, никто не заслуживает такого приговора.

Андреас больше ничего не сказал. Он надеялся, что она никогда не узнает о его звонке Бернарди. В собственных чувствах ему трудно было разобраться. Вина? Пожалуй, но совсем немного. Он не сомневался, что Бернарди сыграл свою роль в ужасной судьбе Натали. Но жалость? Конечно, паралич подобен погребению заживо… А потом он подумал о Даниэле, о Барбаре и о ребенке и понял, что не испытывает ни малейшей жалости.

Ранним утром в день Рождества Андреас пришел в квартиру Даниэля на 11-й улице и, не говоря ни слова, выложил перед ним на столе вырезки из «Геральд трибюн», «Монд» и «Франс суар».

Даниэль прочел заметки молча, кивнул Андреасу и вышел из комнаты. В ванной его буквально вывернуло наизнанку, пока в желудке ничего не осталось, после чего он вышел в коридор и взял на руки Кота. Он отнес Кота в спальню и сел, усадив верного друга к себе на колени. Он склонил голову, зарылся лицом в мягкую черную шерстку и наконец зарыдал.

Онфлер, Франция. 1983 год

45

«…Ты начинаешь понимать, Бобби, как все это было? Как нам стало тяжело?

После убийства Дэн вел себя мужественно. Было мучительно смотреть со стороны, как он протащил себя через тот первый год, как заново построил свою жизнь, жизнь одинокого холостяка. Он сказал мне как-то раз, что иногда ему кажется, будто Барбара ему приснилась, будто ее на самом деле не было. Время, проведенное с ней, наполненное весельем и теплом, так отличалось от всей его остальной жизни, что он мог бы вычленить его словно замкнутое кольцо, вырезать, как вырезают идеальный круг из раскатанного теста формочкой для печенья, и запереть навечно в дальнем ящике памяти, оставив все остальное нетронутым.

Смерть Барбары стала тяжелым испытанием для всех нас. Фанни так мучилась сознанием собственной вины, что чуть не превратилась в калеку. Не думаю, что она сумела по-настоящему возненавидеть Натали, обреченную на полную неподвижность. Говорят, каждый в жизни имеет право на одну ошибку. Так вот, ошибается тот, кто так говорит.

А что могла я сделать для Дэна? По прошествии нескольких первых недель я уже не могла вот так запросто пойти к нему, обнять его, утешить, хотя, признаю, мне этого очень хотелось. Я не могла заменить ему жену и ребенка, которых он потерял. День за днем я вглядывалась в твои глазки, дорогая моя доченька, изучала твои жесты, мимику и думала, думала, думала…

После твоего рождения, когда ты была еще совсем маленькая и во всем зависела от нас, центр нашей вселенной надежно переместился в наш дом, а когда Дэн и Барбара тоже устроили свое гнездо, Андреас наконец обрел способность свести вместе дорогих ему людей, а не отгораживать их друг от друга. Мне кажется, мы образовали какой-то зачарованный круг в его сознании, и когда этот круг оказался жестоко разрушенным, вместе с ним твоего отца покинуло и чувство уверенности. Ты выросла, и наш уютный домашний триумвират распался. Ты пошла в детский сад, у тебя появились новые друзья, твои ровесники. Я вернулась к работе и опять оказалась в центре общественного внимания. Существование художника на Манхэттене не слишком уединенно и идиллично, оно тесно связано с торговцами и хозяевами картинных галерей, а кроме них, есть еще менеджеры, адвокаты и консультанты по налогам! Ото всего этого невозможно было отгородиться, запираясь каждый день на несколько часов в мастерской, пока ты была в детском саду. Короче, твоя мать была слишком занята и не видела, что творится у нее под носом.

А творилось вот что: Андреас решил, что он мне больше не нужен. Он мне сам признался как-то раз, когда было уже поздно: сказал, что я красива, преуспела в жизни, могу сама о себе позаботиться, даже ребенка родила без его помощи! Он начал обращаться со мной, как многие итальянские мужчины обращаются со своими женами: уважал меня как мать своего ребенка, но перестал быть мне любовником и другом. Я не могла винить его за то, что он стал интересоваться другими, более молодыми женщинами: они не служили ему постоянным напоминанием о том, что он ошибочно считал собственной никчемностью.

Что же мне оставалось делать? Я еще больше погрузилась в работу, и это лишь укрепило Андреаса в его ошибочном мнении обо мне. Ты была главным смыслом, надеждой и опорой моей жизни. Ты поддерживала меня, когда наш брак покатился под откос. Моя работа в конечном счете тоже пострадала. Я все больше обращалась к скульптуре, потому что она оказывала на меня терапевтическое воздействие. По мере того как счастье покидало меня, мои скульптуры становились все более безобразными, но критики были от них в восторге. Казалось, в профессиональном плане я была обречена на успех…»

ЧАСТЬ V

46

Однажды, в знойный августовский полдень 1970 года, Александра вышла из квартиры, чтобы забрать Бобби, гостившую у подруги. Обычно по средам они отправлялись прямо в танцкласс на другом конце города. Александра наблюдала за занятиями дочери или коротала время вместе с другими мамашами, но в этот день Бобби неважно себя чувствовала, и они отправились домой.