Читать книгу "Чужая кожа - Ирина Лобусова"

Я поняла, что отныне и навсегда, только один раз переступив порог этой комнаты, уже не смогу быть прежней. Жизнь покинула мое тело, а рассудок навсегда покинул мой мозг. Бежевая ткань на ощупь, как шелк, совсем не была ни тканью, ни шелком. Крик застрял в моем горле, крик жестокого откровения, объясняющий все.

Руки мои дрожали. Пальцы были скрючены, словно их свело судорогой. Я вцепилась в ткань, свисающую с самого ближнего ко мне крюка. На удивление этот жуткий материал оказался очень прочным. Я рванула его к себе, рванула вниз, пытаясь сорвать. Раздался чудовищный, страшный треск, навсегда уносящий мой мозг.

Бежевый материал не был тканью. Это была человеческая кожа. Самая настоящая человеческая кожа, которую я сорвала с крюка.

Бежевый покров упал вниз со страшным треском, жутким саваном обволакивая мои руки. Я не помню, кричала ли я в тот момент, и стала ли я кричать. Просто начала падать вниз, падать так, словно это мое тело сорвали с изуверского железного подвеса. Падая вниз, я потеряла сознание, окончательно погружаясь по мрак.

Пришла в себя от порывов ветра, обвивающих мое тело. Я лежала на спине, вытянувшись в струну. Вокруг был ветер. Его порывы раскачивали фиолетовый шелк полога, похожего на взбитую пену какого-то неимоверного лакомства, настолько перетертого и измененного, что было невозможно ощутить его первоначальный вкус.

Я поняла, что все еще нахожусь в Фиолетовой тайне, на кровати в фиолетовой комнате, в той части, что символизирует королевскую роскошь. Я посмотрела на безграничную бездну потолка.

На моей кровати рядом со мной сидел Вирг Сафин. Он уронил лицо в склоненные руки. Вся его поза символизировала печаль и отчаяние. Я же не испытывала ни страха, ни ненависти — только глубокую потаенную боль.

Почувствовав мой взгляд, он оторвал лицо от склоненных рук.

— Я люблю тебя, Мара-призрак, — сказал Вирг Сафин, — я очень сильно тебя люблю.

Я пошевелилась, пытаясь встать. Чтобы остановить меня, он положил на мое плечо свою руку. Она была тяжелой, как бетон, и холодной, как лед. Прикосновение его руки вызвало мучительную дрожь во всем теле. Меня лихорадило так, словно мучительный приступ тропической лихорадки. Я чувствовала себя больной.

— Тебе не нужно меня бояться, — голос Вирга Сафина зазвучал отстраненно — так, словно он говорил со стеной, — я никогда не причиню тебе зла. Хотел причинить, это правда. Но не смог. Ты ведь и сама это знаешь. Не смог.

Этот голос словно отрезвил меня и вернул к жизни. Я перестала дрожать. Он до сих пор имел надо мной чудовищную мистическую власть — этот голос. На самом деле для меня он был важнее всего.

— Я не знаю, как и что ты сделала, и как это получилось, — продолжал Вирг Сафин, — когда ты только приехала ко мне, ты мне даже не нравилась внешне. Мне казалось, что в тебе нет ничего особенного, ничего привлекательного. Да и по уму ты казалась настоящей дурочкой — вот так запросто взять и приехать ко мне, не зная, к кому, не зная, куда. Но потом что-то произошло. Что-то пошло не так. И когда все это пошло не так, я вдруг понял, что ты стала моим миром. Для меня, для человека, который никогда не влюблялся в женщину, ты взяла и заменила целый мир. И тогда я понял, что мы с тобой всегда будем одним целым. Я никогда не смогу причинить тебе вред. Я люблю тебя, Мара. Помни об этом. Что бы ни произошло, помни, что я тебя люблю.

— Я хочу уйти в свою комнату… Пожалуйста… — это было единственным, что мне удалось сказать.

— Нет, Мара. Ты пойдешь в свою комнату, но только позже. Сейчас мы с тобою должны поговорить.

— Потом… Пожалуйста… Мне плохо…

— Нет, Мара. Потом будет слишком поздно. Мы должны поговорить сейчас. Я должен убедиться в том, что ты не причинишь мне никакого вреда. Я хочу убедиться в том, что ты не доставишь мне неприятностей. Поэтому мы поговорим сейчас. Нам есть о чем поговорить.

— Тебе? Неприятности?

— Я хочу, чтобы ты осталась со мной. Чтобы ты была моей. Навсегда.

— Это как?

— Я уже объяснил. Я слишком много сил положил на то, чтобы сохранить свою тайну. И я хочу убедиться в том, что и ты будешь ее хранить. Что ты не убьешь меня, не выдашь, не причинишь мне вреда. Что ты не уйдешь из этого дома, не вздумаешь меня оставить. Я хочу, чтобы все осталось, как прежде. Так, как было всегда.

— Ты убиваешь людей. Ты убил людей…

— Нет, Мара. Я дарил этим людям бессмертие. Их жизнь не прошла напрасно. Я подарил им вечность.

Я во все глаза смотрела на Вирга Сафина. Чудовищный оскал жуткой моей любви и божественное красивое лицо убийцы отныне и навсегда слились для меня в целое. Я хотела понять, что он видит, понимает, чувствует. И прекрасно осознавала, что не пойму это никогда.

Он убивал людей и делал прекрасно чудовищные фотографии из их кожи. Гений он или монстр? Гений, рождаемый однажды в столетие, или чудовищное проявление адской бездны? В принципе, это было одно и то же. Слившись воедино, два лица этого человека превратились для меня в маску божественного чудовища, связанную навсегда с утлой лодкой моей простой и бесплодной жизни. Я готова была отдать всю свою кровь, по капле выдавливая из своего тела, только за то, чтобы каждый день смотреть в эти глаза, уставившиеся на меня непроницаемой броней, черной тенью, выражение которых я не могла ни разгадать, ни понять.

Я лежала, почти не дыша, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть эту иллюзию откровения — откровения, обрушившегося страшной правдой на мои плечи, и навсегда пригвоздившего меня к земле. Я так сильно боялась нарушить атмосферу этих минут, что внезапно, неожиданно поняла главную истину: он хочет говорить со мной, выговориться так сильно, как я понять.

Он пошевелился, резкая дрожь мгновенно прошла по моему телу. Откровением, яркой вспышкой сознания передо мной встало ужасающее откровение, пережитое в глухой сибирской деревушке, в тайге. Только теперь я поняла это откровение от точки до точки. Бледное, холодное, полное лицо женщины из потустороннего мира. Моя собственная судьба, отраженная в морозном стекле.

Что сказала мне та женщина, жуткая убийца, явившаяся из ада? В тот самый момент, когда я еще не знала, даже не догадывалась о том, что любой ад померкнет по сравнению с тем, во что превратилась моя жизнь?

Все было просто. Не ткань. Разумеется, не ткань. Человеческая кожа. Нож — следует положить конец этим убийствам. Я должна убить Вирга Сафина. Нож выпал из моей руки. Не смогу убить. Я никогда не причиню ему вреда.

Ему — нет. А себе? Разве для меня эта тайна не является вредом? Разве, сохраняя ее, я не причиняю вред себе? По лицу Вирга Сафина прошла мимолетная тень. Он снова пошевельнулся, вздрогнул всем телом — он явно не мог ждать так долго. Было понятно, что он хочет услышать от меня свой приговор.

— Мара, не молчи, — Сафин передернул плечом, — я больше не могу переносить это молчание. Я же прекрасно понимаю, что ты хочешь знать, хочешь говорить. Спрашивай. Говори, что угодно, только не лежи вот так, молча. Я не привык видеть тебя такой.