Читать книгу "За далекой чертой - Бронвен Пратли"

class="p1">Тетя Шарли смотрит на нас пару мгновений, а потом со вздохом присоединяется, притащив с собой два стула. Их ножки громко скрипят по блестящему твердому полу. Медсестра поднимает взгляд от своих бумаг, хмурится, но ничего не говорит. Шарли садится на один из стульев, а второй занимает ба, устраиваясь прямо передо мной, глаза в глаза.

– Так-то лучше.

– Боюсь, я не смогу сейчас сосредоточиться на твоем рассказе, бабуль. Хотелось бы вникнуть в него со всем вниманием, которого он заслуживает, – говорю я и проверяю время. И почему в часе столько минут? Когда время успело так сбавить скорость?

– Ничего страшного, милая, я понимаю. Хочешь – слушай, хочешь – нет. Я все равно расскажу. Правильно, Шарли?

Тетя склоняет голову набок.

– Не припомню, чтобы прежде тебя хоть кто-то мог остановить. Так что…

Бабуля шлепает ее по ноге. Шарли хихикает.

– Ай! Глядите-ка, она еще и драчунья!

– Хорошо, как скажешь. – У меня нет сил возражать и дальше. Если бабушке хочется облегчить душу, пускай. Может, она и впрямь меня отвлечет и я наконец перестану вслушиваться в тиканье настенных часов напротив.

Ба открывает сумочку, достает оттуда конвертик. Внутри лежит несколько фотографий, похожих на те, что я уже видела. На всех снимках запечатлены одни и те же ребятишки с неровными прическами, в одежде не по размеру, из-под которой торчат тощие ноги и узловатые коленки. Они улыбаются, едят мороженое, катаются верхом или возятся с двигателем трактора. Теперь я уже достаточно знаю об обитателях фермы Фэйрбридж, чтобы понять: это они.

За последние недели я успела провести небольшое расследование. Узнала о директоре Форресте и его подопечных. Прочла о воспитательницах, о Наффилд-Холле, о холоде, пробиравшем ребят до костей, когда в Молонге высыпал снег и приходилось спать всего под одним одеялом при распахнутых окнах. О насекомых, из-за которых кашу невозможно было есть, о физическом насилии, с которым столкнулись некоторые воспитанники. От всех этих рассказов по коже бегали мурашки, щемило сердце, в горле вставал ком. Мне всей душой хотелось перенестись на ферму и спасти бабулю, дедулю и тетю Шарли от всего этого ужаса. Увы, тогда меня еще не было на свете, а на защиту им никто не пришел.

Фотографии я беру осторожно, за самые края: не хочу заляпать бесценные кадры, проливающие свет на мир, которого больше не существует. На время, которое уже не вернется. На людей, которые давно выросли и шагнули в новую, совсем другую жизнь. Их ведь так много вокруг. Они всюду, куда ни глянь, у всех на виду, и все равно заметить их не так-то просто. Они сломлены и одиноки и не знают, как заполнить пустоту внутри, как залатать рваную рану в душе, оставленную матерью или отцом, которые бросили их без надзора, оттолкнули, отправили в приют, умерли – а может, клюнули на чужой обман, даже не желая расставаться со своими кровиночками. Эта самая пустота – их вечная спутница, дар судьбы, пронизанной нелюбовью.

– А это мы с дедулей, – говорит ба и протягивает мне один из снимков. Тот уже успел сморщиться и выцвести, но узнать их несложно. Они стоят бок о бок с мороженым в руках и улыбаются, глядя друг другу в глаза.

– У нас было спортивное состязание, а потом нас угостили самым вкусным мороженым на свете. Помнишь, Гарри?

– А? – Дедушка складывает ладонь чашечкой, подносит к уху.

– Да ничего, ничего, – отмахивается бабуля.

– Как же вы сбежали? – спрашиваю я, просматривая фотографии.

Бабушка со вздохом откидывается на спинку стула.

– Это случилось после того, как я убила Крю.

У меня на миг перехватывает дыхание.

– Как? Ты же говорила, что этого не было…

Бабулины голубые глаза встречаются с моими. Они полны боли и горечи, но есть в них и любовь. Ба берет меня за руку.

– Да, говорила, милая. Но правда такова.

– А почему…

– Он издевался надо мной. А потом стал угрожать Шарли. Я не могла допустить, чтобы он к ней и пальцем притронулся. Вот и убила его, хотя не хотела. Впрочем, сама не знаю. Как бы то ни было, он умер. Я постаралась, чтобы все это выглядело как несчастный случай, и, кажется, у меня получилось. Мы так и не узнали, пустилась ли за мной погоня, потому что я перебралась в Брисбен, вышла за твоего дедушку и сменила имя.

– Так это тебя раньше звали Мэри Робертс?! – восклицаю я. И сразу, еще до бабулиного подтверждения, понимаю, что так и есть. Эта мысль давно маячит где-то на периферии разума, но раньше у меня никак не выстраивалась цельная картина, теперь же она мне открылась.

– Да. А Шарли была Шарлоттой Робертс, или Лотти, как мы ее звали.

Бабулин рассказ продолжается. Она делится всем без утайки, и к концу истории Бен уже слушает ее так же внимательно, как я сама. У меня текут слезы, Лотти всхлипывает, бабуля то и дело промокает глаза платочком, дедуля расхаживает взад-вперед по приемной, неуклюже шаркая и покачиваясь.

– Я уже давно хотела вам это рассказать, тебе и твоему отцу. Но все боялась, что меня найдут, что кошмар не отступил. Я уже успела сродниться с этим страхом. И как не бояться, если у тебя есть сокровище, которое совсем не хочется потерять. Вы и есть мое сокровище. Как же я вас люблю! – Бабуля всхлипывает и снова вытирает глаза.

Хочется взвыть, но я сдерживаюсь, опасаясь напугать других пациентов, которые сидят в приемной неподалеку от нас. Закрываю лицо ладонью, а второй рукой сжимаю бабулину.

– Обязательно расскажи обо всем этом папе, – прошу я.

– Уже рассказала вчера вечером, – признается ба. – Мы с дедушкой ему позвонили и выложили всю историю. Говорила по большей части я, но дедушка был рядом.

– Даже не верится! Но я безумно рада. – Вытираю глаза, пытаюсь улыбнуться сквозь слезы. – Это просто чудесно!

– Я тоже так думаю, – соглашается бабуля.

– Как здорово, что мы наконец можем поговорить об этом открыто, – добавляет тетя Шарли и сморкается.

– Гарри стал юристом и пользовался большим успехом. Правда, денег он зарабатывал не так много, поскольку его доброе сердце не позволяло брать плату с тех, у кого пусто в карманах. Но и отказывать он не любил. И потому пользовался заслуженным признанием и сделал много хорошего.

– А ты? – спрашиваю я.

– Я работала в ателье, пока не родился Патрик. А когда появилась Соня, и вовсе стало не до работы. Я была только женой и матерью. А теперь вот стала бабушкой и прабабушкой. Когда-то у меня было полно забот, а теперь – океан