Читать книгу "Муза ночных кошмаров - Лэйни Тейлор"

Сарай присела перед ней на колени.

– Для меня так много значит, что ты до сих пор хочешь меня спасти, – сказала она, и ее глаза наполнились слезами.

Глаза Миньи тоже увлажнились. Она сердито вытерла их, о чем тут же пожалела, поскольку невольно отметила свой человеческий оттенок кожи. Это не ее рука! Ее руки лазурные. Она – лазурная! Она – божий отпрыск, а не какая-то бесполезная человеческая соплячка, которая не может защитить собственных людей.

Сейчас Минья держала всего одну нить – Сарай, хрупкую, паутинистую, сияющую, как звезды. Когда-то она держала маленькую детскую ручку Сарай в своей цепкой хватке. Тогда Минье удалось ее спасти, но ни одна хватка не удержит эту паутинку. Она таяла.

– Нам просто нужно поспешить, – сказала девочка, по-прежнему пребывая в стадии отрицания.

– Время вышло, – прошептала Сарай.

Мир закружился, будто бы она – юла на пике своего поворота и качнулась последний раз перед тем, как упасть. Сарай с трудом сглотнула и попыталась найти свой центр тяжести, свою силу. Окинула взглядом всех людей, которых любит, – все они прямо перед ней, кроме Лазло.

– Я люблю вас, – сказала девушка.

Минья почувствовала, что нить тает в ее руке. Поддавшись панике, попыталась схватить Сарай за руку. Но не смогла. От нее осталась лишь тень в воздухе.

* * *

Девушка стала прозрачной. То же самое произошло с армией, и Тион сомневался, что это иллюзия. Все выглядели опечаленными, будто она умирала.

– Я думал, она умерла, – сказал он Каликсте.

– Может, так и есть. Это же Плач, – ответила она, и Тион подумал, что он просто не понимает правил.

Так что же они такое? Что она такое? Что происходит? Маленькая девочка перестала быть серой. Чем человечнее она становилась, тем прозрачнее становилась та девушка. Они хотели полететь в цитадель. Девочка четко произнесла: «мезартиум».

Это источник их силы, и Тион довольно хорошо знал, что в Плаче не осталось лишнего мезартиума, ни в виде стружки, ни слитков. В ходе своей работы ему пришлось ходить к якорю и проводить опыты над каждой новой партией алкагеста.

Но якорей больше нет.

Осознание пронзило его тело как электрический разряд, и он мгновенно пришел в действие, выбежал вперед; руки онемели от прилива адреналина, и поэтому он почти не чувствовал собственных пальцев, когда полез в карман за одной спрятанной и впоследствии забытой вещицей. Схватив ее, попытался вытащить. Предмет зацепился за край кармана, и Тион задергал его, как идиот, – словно енот, который отказывается открывать кулак, – но затем вдохнул поглубже и попытался еще раз, опуская предмет вниз, чтобы отцепить его. Встав перед Миньей, протянул его ей. Девочка вздрогнула, словно он накинулся на нее с ножом. Стрэндж дернулся точно так же, когда Тион принес предмет ему. Он быстро сменил хватку, чтобы не орудовать предметом как ножом, а преподнести его на ладони, словно подношение.

– Это поможет? – спросил Тион, затаив дыхание. – Этого… этого достаточно?

Предметом оказался кусок мезартиума, который он отколол от северного якоря, используя пожертвованный ему «дух библиотекаря». Острый, неровный, грубый, с отпечатками пальцев Лазло.

И да.

Да. Этого достаточно.

55. Перемирие и пирожные

Не так давно Сухейла готовила приветственный ужин для юного фаранджи, который гостил у нее дома. Ей было так приятно снова для кого-то готовить, а Лазло только усугубил это чувство наслаждения своей изумительной признательностью за каждый преподнесенный дар. После Эльмуталет любого бы тошнило от походной еды, но дело было не только в этом: он сирота, о котором никогда никто не заботился должным образом и который никогда не ел пищу, приготовленную специально для него. За тот короткий срок, что он провел у нее дома, Сухейла с радостью принялась восполнять хотя бы малую долю этого недостатка.

А сейчас на ее попечении оказалось пятеро сирот – пятеро сирот, поддерживавших в себе жизнь «Чистилищным супом» и кимрильским хлебом с тщательно нормированной солью, – и женщина почувствовала себя в своей стихии.

Как и они.

Когда Сухейла принесла тарелку со сладостями, покрытыми медом и орехами, Руби буквально осела на землю у ее ног. Она распласталась на спине, вытянув руки в разные стороны, и очень драматично молила убедить ее, что все это не сон.

Ферал, вежливо спросив: «Можно мне?», взял выпечку с тарелки, присел рядом с Руби и поднес сладость прямо к ее рту.

– Разве что мы находимся в одном сне. – Затем, нахмурив брови, повернулся к Сарай: – Но это не так, верно?

Девушка улыбнулась и покачала головой, но ее улыбка, хоть и милая, была не до конца искренней. У нее хватало поводов для облегчения – в самую последнюю секунду ее спасли от исчезновения, Минья перестала пытаться всех убить (по крайней мере, сейчас), и все чудесным образом остались живы, – но пока они не спасут Лазло, она не сможет радоваться по-настоящему.

Руби подняла голову, чтобы попробовать кусочек выпечки. Ферал, как и следовало ожидать, быстро убрал руку и засунул сладость целиком себе в рот. За этим последовала вспышка бурного негодования и громкий треск порванной ткани, когда Руби набросилась на Ферала. Девушка снова поднялась, откидывая с лица дикие темные кудри, чтобы ненадолго скромно и раскаянно встать перед Сухейлой.

– Простите, – сказала она, поясняя. – Трудно сохранять спокойствие в такой момент. Наш сахар закончился десять лет назад.

– Бедняжки, – посочувствовала Сухейла, протягивая ей тарелку.

Руби взяла выпечку, откусила и погрузилась в блаженство – глаза закрыты, щеки фиолетовые, и на долгую мечтательную минуту дар речи или даже способность жевать были для нее утеряны. Она просто позволила вкусу проникнуть в свою сущность.

Это была самая восхитительная реакция на выпечку в жизни Сухейлы.

Ей бы хотелось забрать этих детей домой и побаловать как следует, но по множеству причин они оставались в Ратуше торговцев: она ближе к амфитеатру; шелковые сани хранились в одном из павильонов; а дом Сухейлы… утонул в реке наряду с большей частью города.

– Ох… – вздохнула женщина, прикрывая рот ладонью, когда Эрил-Фейн вернулся с новостями после оценки масштабов разрушений. – Ну, хорошо хоть дома никого не было, – объявила она, а затем отдала распоряжение, чтобы Спэрроу положили на кровать в ратуше.

Все это произошло после полудня, вскоре после того, как Тион Ниро всех удивил и спас Сарай. Похоже, себя он этим удивил ничуть не меньше, и когда Минья выхватила у него осколок мезартиума и крепко сжала его в руках, а Сарай вновь приобрела четкость, содрогнулась и расплакалась от облегчения, юношу затрясло от первого осознания великолепия жизни и смерти.

С этим пониманием приходит и смирение, но оно было ему к лицу, поскольку сбивало все высокомерие и заменяло его приятной уязвимостью – будто бы мир нуждался в том, чтобы Тион Ниро выглядел еще лучше.