Читать книгу "Искусственный интеллект. Этапы. Угрозы. Стратегии - Ник Бостром"

И снова прошу воздержаться от поспешных выводов. Если оказывается, что независимо от эпох, географии и рода занятий человек обычно бывает в меру счастлив, это может склонить в пользу того, что такое же положение сохранится и в постпереходный период. То есть речь не о том, что раз человеческий мозг предрасположен к восприятию счастья, то, вероятно, он будет «удовлетворен» и в новых условиях; скорее, мы имеем в виду, что раз определенный уровень счастья оказался достижимым для человеческого мозга в прошлом, то аналогичный уровень счастья, возможно, будет доступен имитационным моделям человеческого мозга в будущем. Хотя эта формулировка также показывает слабость умозаключения, а именно: психические состояния, характерные для гоминид, занимающихся охотой и собирательством в африканской саванне, не обязательно пригодны для модифицированных версий человеческого мозга, живущих в условиях постпереходной виртуальной реальности. Конечно, мы можем надеяться, что будущие работники-эмуляторы будут столь же счастливы или даже счастливее, чем работники-люди на протяжении всей своей человеческой истории; но нам придется поискать более убедительные причины для подтверждения этого предположения (в нашем сценарии мультиполярного мира, выстраиваемого по принципу laissez-faire[423]).

Предположим, что причина превалирования состояния счастья среди людей (в той степени, в которой оно преобладает) состоит в том, что эта положительная эмоция служила сигнальной функцией в условиях эволюционного приспособления. Создание у других членов социальной группы впечатления о собственном процветании: я здоров, отлично лажу с окружающими и уверен в своем благополучном будущем — могло повышать популярность индивидуума. Поэтому склонность к жизнерадостности могла быть критерием отбора, в результате чего биохимия мозга современного человека оказалась смещена в пользу более позитивного восприятия мира, чем то, которое было бы максимально эффективным в соответствии с более простым материалистическим критерием. Если это было бы так, то будущая joie de vivre[424] может зависеть от того, сохранит ли в постпереходном мире эмоция радости свою сигнальную функцию, играющую социальную роль. (К этому вопросу мы вскоре вернемся.)

Тратит ли человек радостный больше энергии, чем человек угрюмый? Может быть, счастливые люди больше склонны к творческим порывам и полетам фантазии — поведение, которое вряд ли будет приветствоваться будущими работодателями. Возможно, угрюмая и тревожная сосредоточенность на безошибочном выполнении конкретного задания станет самым желанным образом действий для большинства видов трудовой деятельности. Мы не считаем, что это так, мы лишь говорим, что не знаем, что это не так. И все же нам следует подумать, насколько плоха может быть ситуация, если одна из таких пессимистичных гипотез относительно будущих мальтузианских условий окажется истинной: не только из-за «цены выбора» в создании чего-то лучшего и даже грандиозного, но также потому, что это состояние может быть плохим само по себе, возможно, гораздо более плохим, чем мальтузианские условия.

Мы редко работаем в полную силу. Но когда мы так делаем, чувствуем, как это болезненно. Представьте, что вы бежите по беговой дорожке с уклоном вверх: сердце колотится, мышцы болят, легким не хватает воздуха. Короткий взгляд на таймер: следующий отдых ожидается через 49 лет, 3 месяца, 20 дней, 4 часа, 56 минут и 12 секунд — это же и момент вашей смерти. Впору пожалеть, что родился.

И снова речь не о том, что все будет именно так, — проблема в отсутствии уверенности, что все будет иначе. Конечно, можно представить и более оптимистичную картину. Например, нет очевидной причины, по которой эмуляторы должны страдать от физического недомогания и болезней, поскольку они будут лишены уязвимой физической оболочки — что было бы большим достижением по сравнению с нынешним положением дел. Более того, поскольку виртуальная реальность довольно дешевая, эмуляторы могут работать в роскошных условиях: в прекрасных дворцах на вершинах гор, на террасах, выходящих в цветущий весенний сад, на солнечных пляжах, омываемых лазурным океаном, — с правильными освещением и температурным режимом, пейзажем и декором; их не побеспокоят неприятные запахи, шумы, сила тяжести и жужжащие насекомые; они будут облачены в комфортную одежду, ощущать ясность мысли и сосредоточенность внимания, хорошо питаться. Еще более важно, что если у людей оптимальным психическим состоянием для максимальной продуктивности в большинстве видов работ является радостная жажда деятельности — видимо, так оно и есть, — то цифровая эпоха имитационных моделей может оказаться похожей на рай.

В любом случае было бы ценно организовать все так, чтобы у кого-то или чего-то была возможность вмешаться и все исправить в случае, если выбранная траектория окажется ведущей в антиутопию. Также было бы желательно оставить что-то вроде спасательного люка, который позволял бы сбежать в смерть и забвение в случае, если качество жизни постоянно оказывается ниже того уровня, когда исчезновение становится предпочтительнее продолжения существования.

Аутсорсеры, лишенные сознания?

В долгосрочной перспективе, когда эпоху эмуляторов сменит эпоха искусственного интеллекта (или если машинный интеллект появится сразу, минуя стадию имитационной модели головного мозга), в сценарии многополярного мира страдания и удовольствия могут исчезнуть совсем, поскольку гедонистический механизм вознаграждения окажется не самой эффективной системой стимуляции сложного искусственного агента, который, в отличие от человеческого мозга, не обременен наследием нервной системы животных. Возможно, более совершенная система мотивации будет основана на явном выражении функции полезности или на какой-то иной архитектуре, в которой отсутствуют прямые функциональные аналоги удовольствия и страданий.

Близким, но несколько более радикальным вариантом многополярного мира — в принципе, лишенного привычных нам систем ценностей — является такой сценарий, по которому мировой пролетариат полностью будет лишен сознания. Вероятность этого особенно велика в случае ИИ, который может быть структурирован совершенно не так, как человеческий интеллект. Но даже если машинный интеллект вначале возникнет в результате полной эмуляции головного мозга, дав старт появлению обладающих сознанием цифровых агентов, сохранение конкуренции в постпереходной экономике вполне способно привести к возникновению прогрессивных и менее нейроморфных форм машинного интеллекта — или в результате создания синтетического ИИ с нуля, или в результате последовательных модификаций и улучшений имитационных моделей, причем в процессе совершенствования эмуляторы начнут все больше терять человеческие характеристики.

Рассмотрим сценарий, по которому после появления технологии полной эмуляции головного мозга продолжающийся прогресс в нейробиологии и кибернетике (подстегиваемый наличием эмуляторов, работающих как в качестве исследователей, так и объектов экспериментов) сделал бы возможным изоляцию эмулированных индивидуальных когнитивных модулей и подключение их к аналогичным модулям, изолированным от других эмуляторов. Чтобы такие стандартные модули могли эффективно сотрудничать, им потребуется период обучения и притирки, после которого они будут в состоянии взаимодействовать быстрее. Это повысит их продуктивность и стимулирует дальнейшую стандартизацию.