Читать книгу "Искусственный интеллект. Этапы. Угрозы. Стратегии - Ник Бостром"

После этого эмуляторы смогут начать передавать на аутсорсинг большую часть своего функционала. Зачем учиться складывать и умножать, если можно переслать задачу, требующую знания математики, в компанию Gauss Modules, Inc.? Зачем уметь говорить, если можно привлечь к переводу своих мыслей в слова агентство Coleridge Conversation? Зачем принимать решения о своей личной жизни, если существуют сертифицированные исполнительные модули, способные сканировать вашу систему ценностей и управлять вашими ресурсами так, что ваши замыслы удастся воплотить быстрее, чем если бы вы занимались этим сами? Некоторые эмуляторы могут предпочесть сохранить за собой большую часть собственного функционала и выполнять самостоятельно даже те задачи, с которыми более эффективно справились бы другие. Они будут похожи на любителей, с удовольствием разводящих овощи или вяжущих свитеры. Но эти эмуляторы-дилетанты так и не станут профессионалами, поэтому, если рабочий поток будет перенаправлен от малоэффективных игроков к более эффективным, — такие имитационные модели непременно окажутся в проигрыше.

Таким образом, бульонные кубики отдельных человекоподобных умов растворятся и превратятся в однородное алгоритмическое варево.

Можно предположить, что оптимальная эффективность будет обеспечена за счет группировки модулей, отвечающих за различные способности, в структуры, отдаленно напоминающие систему когнитивных функций человеческого мозга. Вполне возможно, например, что математический модуль должен быть связан с языковым, и оба они — с исполнительным, чтобы все три могли работать вместе. Тогда когнитивный аутсорсинг окажется практически бесполезным. Но пока тому нет убедительных подтверждений, мы должны считать, что человекоподобная когнитивная архитектура оптимальна только внутри ограничений, связанных именно с человеческой неврологией (а может быть, и вообще не оптимальна). Когда появятся перспективные архитектуры, которые не могут быть хорошо реализованы на биологических нейронных сетях, возникнет необходимость в качественно новых решениях, и наиболее удачные из них уже почти не будут напоминать знакомые нам типы психики. Тогда человекоподобные когнитивные схемы начнут терять свою конкурентоспособность в новых экономических и экосистемных условиях постпереходной эпохи[425].

То есть вполне могут существовать свои ниши для разумных систем: менее сложных — таких как индивидуальные модули; более сложных — таких как огромные кластеры модулей; сравнимых по сложности с человеческим мозгом, но с радикально иной архитектурой. Будут ли таким системам присущи хоть какие-то ценности? Следует ли нам приветствовать рождение мира, в котором эти чужеродные системы заменят человеческий мозг?

Ответ на этот вопрос может зависеть от конкретной природы таких систем. В современном мире существует много уровней организации. Есть очень сложные структуры высокого уровня, например государства и транснациональные корпорации, состоящие из множества людей, но за этими структурами мы обычно признаем лишь инструментальную ценность. Государства и корпорации (как принято считать) не обладают сознанием сверх сознания людей, составляющих их: они не в состоянии почувствовать страдание, удовольствие или испытать какие-либо иные чувства. Мы ценим их лишь постольку, поскольку они обслуживают потребности людей, а когда они не справляются со своей задачей, мы «убиваем» их без малейшего раскаяния. Есть структуры более низкого уровня, также обычно лишенные морального статуса. Мы не видим никакого вреда в том, чтобы удалить приложение из смартфона, мы не считаем, будто нейрохирург вредит человеку, страдающему эпилепсией, когда удаляет у него неправильно функционирующий отдел мозга. Большинство людей призна́ет моральный статус сложных систем уровня человеческого мозга только в случае, если они будут способны получать сознательный опыт[426].

В крайнем случае можно представить высокоразвитое с технологической точки зрения общество, состоящее из множества сложных систем, в том числе гораздо более сложных и интеллектуальных, чем все, что существует на планете сегодня, — общество, совершенно лишенное кого-либо, кто обладал бы сознанием или чье благополучие имело бы какое-либо моральное значение. В некотором смысле это было бы необитаемое общество. Общество экономических и технологических чудес, никому не приносящих пользы. Диснейленд без детей.

Эволюция — путь наверх или не обязательно?

Слово эволюция часто используется в качестве синонима слова прогресс, что, возможно, отражает общепринятое некритическое восприятие эволюции как доброй силы. Необоснованная вера в изначальную благотворность эволюционного процесса может уступить место беспристрастной оценке целесообразности многополярного исхода, в котором будущее разумной жизни определяется конкурентной динамикой. Любая такая оценка должна быть основана на некотором (хотя бы подразумеваемом) представлении о распределении вероятности различных фенотипов, которые смогут приспособиться к цифровой жизни постпереходного периода. Даже в самых благоприятных обстоятельствах было бы трудно извлечь четкий и правильный ответ из опутывающей эту тему паутины неизбежной неопределенности — тем более если мы еще внесем свой вклад и добавим изрядное количество наивного оптимизма.

Возможным источником веры в поступательное движение эволюции является восходящая динамика эволюционного процесса в прошлом. Начав с простейших делящихся клеток, эволюция порождала все более «развитые» организмы, в том числе существа, наделенные мозгом, сознанием, языком и мышлением. Позднее именно те культурные и технологические процессы, которые имеют отдаленное сходство с эволюционными, позволили человечеству развиваться ускоренными темпами. И на геологической, и на исторической шкале превалирует тенденция к повышению уровня сложности, знаний, сознания и скоординированной организации в достижении целей — тенденция, которую, если не стремиться к чрезмерной точности определений, можно было бы назвать прогрессом[427].