Читать книгу "Церковная историография в её главных представителях с IV-го века до XX-го - Алексей Петрович Лебедев"

Гегель. Нельзя однако же думать, что влияние гегельянизма на умы германских богословов было исключительно вредным. Напротив, по отзыву Шмидта, Гегелева философия дала толчок к глубочайшему рассмотрению истории догмы и церкви[464]. Таково же и суждение Шаффа. По его суждению, эта философия «побудила к более глубокому и разумнейшему (geistvoll) изучению истории. Эта философия стала в противодействие революционному, самодовольному «просвещению» предыдущего столетия; она противопоставила произволу значение закона (в истории), субъективному мнению общий разуме истории»[465]. В особенности благотворно отозвалась эта философия на трудах Баура. Баур при помощи этой философии наносил чувствительный удар тому дешевому рационализму, который развился в конце XVIII века. «Если нельзя отрицать, замечает Шмидт, что философия Гегеля ознаменовала себя прекраснейшими плодами в области истории вообще, то должно также признать, что для Баура влияние Гегелевой системы было весьма благотворно»[466]. Баур «приложил Гегелевы принципы о разумности и необходимости (т. е. о закономерности) исторических явлений в особенности к истории христианской догмы и христианской церкви и этим снова возвратил истории догматов и истории церкви достоинство научности, какого они совсем лишились под руками рационализма и рационализирующего супранатурализма»[467]. Впрочем, отличительную особенность Баура в применении принципов Гегеля к теологии составляет не то, что он начал рассматривать историю догматов и историю церкви, применяя к ним категории этого философа (это делали и другие помимо него), а в том, что он применил правила этой философии к истории новозаветного канона и истории евангельской[468]. Но это влечение Баура пользоваться готовыми принципами модной философии имело следствием с другой стороны и то, что эта философия увлекла его в крайности, которые сделали его труды столь же недолговечными и столь же неблагоприятными для интересов богословского знания, какою стала и сама система Гегеля. Гегелевы категории сделались в трудах Баура тем прокрустовым ложем, которое искажало, извращало и безобразило подлинные черты христианской истории[469]. Односторонность этих принципов вела к тому, что грозила великая опасность, как бы держась их не возвратиться снова к тому прежнему рационализму, от которого хотели отрешиться[470]. И действительно, Баур стал более влиятельным рационалистом новейшего времени, чем каким был кто-либо из рационалистов прежнего времени. Замечательно, что Баур не избежал некоторого влияния на него собственных своих учеников (редкое явление), так что был в некотором роде учеником своих учеников. Так, сочинение его ученика Штраусса: «Жизнь Иисуса» побудило его решительнее стать на тот путь, на котором, к сожалению, видит его история[471]. Также двое других учеников его К. Планк и Кестлин своими взглядами на происхождение христианства оказали свою долю влияния на его теории относительно того же вопроса[472].

Не перечисляя всех многочисленных сочинений Баура, касающихся различных богословских предметов, укажем лишь главнейшие его церковно-исторические труды. Ему принадлежат монографии: «История Манихейства» (1831), «История христианского Гносиса» (1835), о Псевдоклиментинах (1848), «три рассуждения (Abhandlungen) по истории древней философии и отношения её к христианству» (изданы Целлером в 1875 году и заключают следующие трактаты: об Аполлонии Тианском, Сократ и Христос, Сенека и Павел), «Христианское учение об искуплении» (1838), «Учение о Троичности и вочеловечении Бога» (три тома, 1841–3), «Учебник (Lehrbuch) истории христианской догмы» (1847), «Чтения по истории догмы» (три тома, 1865–7), «Послания Игнатия и их новейшие критики» (1848). Кроме того Баур написал полную историю христианской церкви, введением к которой служит его сочинение: «Эпохи церковной историографии» (1852). Именно: «Христианство и христианская церковь первых трех веков» (1853); «Христианская церковь от начала IV до конца VI века» (1859). Остальные тома его истории выданы уже по смерти его: «Христианская церковь средних веков» (1861, это сочинение приготовлено было к печати еще самим Бауром). Два последних тома истории изданы Целлером и сыном Баура на основании рукописей этого тюбингенского ученого, а именно: «Церковная история новейшего времени от реформации до конца XVIII столетия» (1863) и «Церковная история XIX столетия» (1862). Многие сочинения Баура имели по нескольку изданий[473]. Трудно указать в Германии ученого историка, который написал бы такое громадное количество сочинений, как это видим у Баура. Едва ли в этом отношении он не превосходит даже и плодовитейшего писателя Неандера. Ученое трудолюбие Баура составляет предмет удивления для его критиков. Так один из них говорит: «Наука была собственным, истинным культом Баура; он служил ей с самоотверженною преданностью, с почти беспримерным самопожертвованием сил духовных и телесных»[474].

Своею влиятельною профессорскою деятельностью и своими церковно-историческими сочинениями Баур приобрел высокое место в ряду историков текущего столетия. Критики Баура следующим образом отзываются о значении его в истории богословской науки. Один из них заявляет, что «с Бауром открылся новый период в истории тюбингенской богословской школы»[475]; другой называет его «красой целого университета» и признает, что Баур имел «самое глубокое влияние на историю теологии», находя, что в ряду передовых людей (Bahnbrecher), содействовавших столь блестящему и богатому развитию церковно-исторической и историко-догматической науки, он занимает одно из первых мест[476]; третий пишет о Бауре: это был «муж импонирующей учености, смелой критики, поразительного дара систематизации и неустанной продуктивности, и если ничем другим, так по крайней мере он тем замечателен, что его «исследования возбудительно и плодотворно действовали на западную церковь и в особенности содействовали глубокому научному пониманию и защите исторического первохристианства»[477].

Прежде чем войти в анализ самой церковной истории Баура, познакомимся с представлениями его, каких он держался относительно задачи церковного историка и церковно-исторического метода. Нужно сказать, что церковно-исторический метод Баура и взгляд его на задачу историка, как это изложено им в одном его сочинении, служащем введением в его историю (именно в сочинении: «Эпохи церковной Историографии»), взятые отдельно от их приложения, носят на себе печать несомненных достоинств. Так, он находит, что историк должен быть только как-бы зрителем того, что некогда совершалось, зрителем, который ради объективной истины должен отказаться от всякого субъективизма, чтобы таким образом не причинить ущерба историческому беспристрастью. Формулируя свои требования относительно беспристрастия историка, он говорит: «не только историческая материя по содержанию и объему должна быть так многосторонне и так основательно исследована и критически обработана, чтобы историк обладал в полной мере своими материалами, но также давно признано, что историк может соответствовать своей задаче лишь в той мере, в какой он, освобождаясь от всякой односторонности субъективных взглядов и интересов, какого бы рода они ни были, входит в объективность самого дела и вместо того, чтобы делать историю рефлексом собственной субъективности, скорее он сам должен быть зеркалом, в котором отражаются исторические явления