Читать книгу "Божьи воины - Анджей Сапковский"

Он не ответил, словно язык проглотил. Какое-то время ехали втишине. Зеленая Дама, казалось, была полностью поглощена тем, что любоваласьоткрывающимися видами. Рейневан то и дело поглядывал на нее украдкой. Во времяодного такого как бы случайного взгляда она поймала его, схватила глазами какпаук муху. Он отвел глаза. Ее взгляд вызывал дрожь.

— Насколько я поняла, — довольно беспечно возобновила онаразговор, перебивая повисшую между ними тишину. — Насколько я поняла, тыухитрился сбежать от стражей. Для того, чтобы на следующий день вернуться.Добровольно. Свободой ты пользовался едва одну ночь. И теперь едешь в замокСтолец отдать себя в руки и во власть господина Яна Биберштайна. Чтобы такпоступить, у тебя должна быть причина. Была?

Он не ответил, только кивнул головой. Глаза Зеленой Дамыопасно прищурились.

— Серьезная причина?

Он снова хотел кивнуть, но вовремя одумался.

— Серьезная, госпожа. Но я предпочитал бы об этом неговорить. Не обижайтесь. А если обидел, каюсь и прошу прощения.

— Прощаю.

Он снова украдкой взглянул на нее, и снова она поймала его вловушку своих глаз, выражение которых он не мог разгадать.

— У меня было и до сих пор есть желание поговорить.Вопросами я намеревалась только склонить тебя к большей разговорчивости. Потомучто на большинство вопросов я и так знаю ответы.

— Правда?

— Ты отдаешься на милость господина Яна ради демонстрации.Чтобы попытаться убедить его, что у тебя совесть чиста. Я имею в виду — вотношении Катажины, естественно.

— Ты удивляешь меня, госпожа.

— Знаю. Я делаю это специально. Однако вернемся, как частоговорит мой исповедник, к meritum[173]. На господина Яна,можешь мне поверить, твоя демонстрация впечатления не произведет. В замкеСтолец тебя ожидают, я так думаю, довольно неприятные процедуры. Которыеокончатся весьма печально. Надо было убегать, пока возможно.

— Бегство подтвердило бы обоснованность обвинений. Было быпризнанием вины.

— Ох. Значит, ты невиновен? Ничего нет на совести?

— Ты наслушалась сплетен обо мне.

— Верно, — согласилась она. — Их кружило множество. О тебе.О твоих делишках. И победах. Хочешь, не хочешь, а слушала.

— Знаешь, госпожа, — откашлялся он, — как оно бывает сослухами. Воробьем вылетит, волом вернется...

— Знаю и то, что нет дыма без огня. Прошу, не цитируй большепоговорок.

— Преступлений, которые мне приписывают, я не совершал. Вчастности, не нападал и не грабил сборщика податей. И у меня нет награбленныхденег. Если тебя это интересует.

— Это — нет.

— Тогда что же?

— Я уже сказала: Катажина Биберштайн. Перед ней ты ни в чемне виновен. Ни один грех не тяготит твою совесть? Или хотя бы грешок?

— Вот как раз на эту тему, — стиснул он зубы, — япредпочитал бы не беседовать.

— Знаю, что предпочитал бы. Свидница перед нами.

В город они въехали через Стжегомские ворота, выехали черезНижние. Во время поездки Рейневан несколько раз вздохнул, узнавая хорошо емузнакомые и ассоциирующиеся с приятным места — аптеку «Под Зеленым Линдвурмом»[174], в которой он некогда практиковал, корчму «Подкрестоносцем», в которой некогда попивал свидницкое мартовское и испытывал своишансы у свидничанок, овощные ряды, куда ходил пытать счастья у приезжающих стоваром селянок. Тоскливо посмотрел в сторону улицы Крашевицкой, где ЮстусШоттель, знакомый Шарлея, печатал игральные карты и свинские картинки.

Хоть он и был поглощен воспоминаниями, то и дело украдкойкосился на едущую справа от него Зеленую Даму. И всякий раз, когда поглядывал,столько раз его мучали угрызения совести. Я люблю Николетту, повторял он себе.Люблю Катажину Биберштайн, которая родила мне сына. Я не думаю о другихженщинах. Не думаю. Не должен думать. И думал.

Зеленая Дама тоже казалась погруженной в размышления. Онамолчала все время. Заговорила только за селом Болесьчин, когда утихли звукикопыт коней кавалькады, проезжающей через мост на Пилаве.

— Через какую-то милю, — сказала она, — будет Фаульбрюк.Потом город Рыхбах. Потом Франкенштайн. А за Франкенштайном — замок Столец.

— Я немного знаю район, — позволил он себе слегканасмешливый тон. — Между Рыхбахом и Франкенштайном еще будут, кажется, Копаницаи Козинец. Это имеет какое-то серьезное значение?

— Для меня — никакого, — пожала она плечами. — Однако натвоем месте я уделяла бы трассе больше внимания. Каждая пройденная миля икаждая местность, которую мы проезжаем, приближает тебя к Яну Биберштайну и егоправедному гневу. Если б я была тобой, то в каждом из этих поселковвысматривала бы возможности...

— Я уже сказал, что не намерен бежать. Я не преступник. Я небоюсь оказаться перед Биберштайном. И его дочерью.

— Ну, ну, — прошила она его взглядом. — Такой искреннийпорыв. Что ты хочешь мне доказать, парень? Что невинен как дитя? Что тебя ничтоне связывало с Касей Биберштайн? Что, если с тебя даже начнут кожу сдирать икости ломать, ты не признаешь своим пухленького мальчишечку, который в Стольцецепляется за Касину юбку?

— Я понимаю... — Рейневан почувствовал, что краснеет, и этонемного разозлило его. — Я понимаю свою ответственность. Да, именно так:ответственность. Не вину. Однако, как я уже сказал, я предпочел бы об этом неговорить. Можно беседовать о другом. Хотя бы о пейзаже. Эта речка — Пилава, авон там Совиные Горы.

Она рассмеялась. Он украдкой вздохнул, ожидая другойреакции.

— Я пытаюсь понять мотивы твоего поведения. Я любопытна,такая, понимаешь ли, слабость женской натуры. Люблю знать, связывать причину соследствием, понимать. Мне это доставляет удовольствие, так доставь же мнеудовольствие, Рейнмар. Если не из симпатии, то хотя бы из вежливости.

— Госпожа... Очень тебя прошу...

— Только одно, одна проблема, ответ на один вопрос. Не можетбыть, чтобы ты не боялся подземелий Стольца. Гнева Биберштайна? После того, какизнасиловал его единственную дочку.

— Прости, не понял.

— Опять святое возмущение? Ты взял Катажину Биберштайнсилой. Вопреки ее воле. Это известно всем.

— Всем? — Он резко повернулся в седле. — Значит, кому?

— Ты мне скажи.