Читать книгу "Коллекционер жизней. Джорджо Вазари и изобретение искусства - Ной Чарни"

«Мне очень жаль… Бронзино. И я написал письмо Алессандро Аллори [ученику Бронзино]. Сказать тебе по правде, господин Приор [то есть Боргини], я плакал о нем. Это большая потеря. Помоги Боже этим молодым людям! Надеюсь, что искусство не умрет разом, этого я боюсь. Здесь нет никого, нет никаких тем. Все бегут от работы. Я успокоил мессера Алессандро, сказав ему, что теперь его очередь продолжить дело этого прекрасного человека, такого приятного и талантливого. Я сделаю теперь всё возможное и восполню то, чем пренебрегал прежде»[366].

Бронзино родился в 1503 году, на восемь лет раньше Джорджо. Он был последним представителем того поколения, которое выковало отчетливый флорентийский стиль для герцога Козимо. Микеланджело, Россо Фьорентино и Понтормо давно умерли. А Вазари, который был младше их всех, тоже давно постарел. Дряхлеющий пожилой Козимо обращался к нему в письмах magnifico nostro carissimo («наш дражайший великолепный»). И Вазари по-прежнему был наиболее успешным художником в Италии южнее Венеции и пользовался уважением нового папы. Григорий выслал приболевшему Вазари своего личного лекаря. Вазари страдал хроническим кашлем, и ему было тяжело подниматься и опускаться по лесам, работая над фреской. Купол Брунеллески во флорентийском соборе маячил на высоте тридцати метров над полом, поэтому Вазари придумал систему лебедок, которые возносили его ввысь на платформу. Вазари переживал, что умрет раньше, чем закончит эту работу. И действительно, он успел завершить только самый верхний уровень.

Однако, несмотря на все свои жалобы, Вазари по-прежнему оставался в хорошей форме. В начале февраля 1573 года, когда дни были короткими, а ночи длинными и снег лежал сугробами на улице вокруг Бельведера, он совершил обычное паломничество в Семь церквей — путь протяженностью в двадцать километров. Папа Григорий сделал ему выговор за то, что он не жалеет себя. Вазари рассказал об этом подвиге Боргини:

«[Григорий] обнаружил, что я сходил в Семь церквей пешком, и немного поругал меня. Но я совсем не устал, так что Его Святейшество отпустил мне грехи»[367].

Молитва в Семи церквах относительно недавно стала традицией в Риме и была связана с фигурой харизматика (а впоследствии святого) Филиппо Нери. Этот флориентиец, на три года младше Вазари, переехал в Рим в 1534 году. Нери собирался отправиться за границу миссионером, но внезапно решил исполнять монашеские обеты в Риме среди бедных и больных.

Однако вскоре его веселый нрав, разнообразные беседы и страстный интерес к истории Церкви привлекли к нему последователей из всех слоев общества. Причины его популярности были просты: он превращал посещение церкви в пикники, библейские истории соединил с музыкой, сочиненной среди прочих и его другом Джованни Пьерлуиджи да Палестрина[368].

В 1552 году Филиппо Нери провел свое первое паломничество в Семь церквей для шести-семи человек. Через десять лет за ним последовало уже несколько тысяч. Посетить все церкви в один день означало получить полную индульгенцию, отпущение всех накопившихся грехов. Даже немощные люди были в силах одолеть этот сложный маршрут. Богатые пилигримы часто объезжали Семь церквей в карете. В результате молитва могла занять несколько дней. Большинство людей отправлялось в путь весной или летом, пользуясь тем, что день становится длиннее, а погода теплее. То, что Вазари, богатый человек шестидесяти двух лет, предпринял пешее паломничество в холодные дни февраля, показывает, как убедителен был миссионер Филиппо Нери[369]. Паломничество сопровождалось песнями, а заканчивалось обычно гомилиями[370], которые читал сам Нери, и, разумеется, в финале всех ждала совместная трапеза.

Вазари не только заботился о душе, но и мудро устраивал свои земные дела в предчувствии смерти. Хотя у него и Никколозы не было детей, в 1573 году он изменил завещание так, чтобы разделить свою собственность между пятью племянницами и двумя племянниками. (Не осталось никаких упоминаний о детях, которых родила ему сестра Малышки, что свидетельствует только о том, как мало мы знаем даже о человеке, оставившем после себя столько документов.) Свой дом в Ареццо с садом и прекрасными фресками он оставил детям своего брата Пьетро, с предупреждением, чтобы они ничего не меняли внутри. Это указание сохранило дом, и теперь мы можем его увидеть таким же, как при жизни Вазари. Малышка получила другую его собственность. Изначально их семейная капелла находилась в приходской церкви Санта-Мария. Но в XIX веке ее перенесли в аббатство Святых Флоры и Луциллы. Этот монастырский комплекс появился еще в XIII веке на краю города. Но уже во времена Вазари город поглотил его, и он сам перестроил церковь по изящному классическому проекту. Там и находится его совместный автопортрет с Малышкой: они изображены в обличии Никодима и Марии Магдалины.

В марте 1573 года Вазари был уверен, что успеет закончить Царскую залу вовремя, к празднику Тела Христова, который выпадал в том году на 21 мая. Как многие художники того времени, он рисовал лица и руки в последнюю очередь, когда вся работа мастера и его подмастерьев была закончена. С помощью Боргини он сделал надпись, которая выражала почтение двум его господам: папе и великому герцогу Тосканскому[371].

За три недели до церемонии открытия Боргини советовал своему другу поостеречься, выражая почтение главе другого государства в надписи, которая будет находиться в Ватикане:

«Мне кажется, что эти слова — „великий герцог Тосканы“ и т. д. — могут стать поводом, чтобы однажды обвинить тебя, поскольку времена постоянно меняются. Я не уверен, что стоит рисковать именами наших господ, ибо, окажись они под запретом, публичная надпись бросится всем в глаза. Если придется ее убирать — это еще хуже, так что лучше не показывать свои чувства»[372].