Читать книгу "С кем бы побегать - Давид Гроссман"

— Это пропало… я тебе говорил. Навсегда пропало. Чего я без этого сто́ю?

Он рухнул на матрас и завыл на одной ноте. Тамар легла рядом с ним, обняла его всем своим телом, зашептала что-то вроде колыбельной, и Шай мгновенно — должно быть, от ужаса и отчаяния — заснул.

— Ты не хочешь узнать, что Лея написала в письме? — спросила она позже, когда они сидели около спящего Шая, накрывшись одним одеялом, чтобы согреться.

— А что она написала? — смутился Асаф.

Тамар улыбнулась:

— Нет, сначала признайся, что тебе любопытно!

— Мне любопытно, факт, еще как любопытно! Ну, что она написала?

Тамар протянула ему мятый листок.

Тами-мами, — прочел он, — не сердись на меня, но только дебил отказался бы от такой возможности. Брюс Уиллис и Харви Кейтел в одной упаковке!!! И кстати, скажи: разве это не точь-в-точь рука статуи Свободы?

P. S. Нойка подтверждает.

Асаф ничего не понял. Тамар толкнула его плечом. Она хотела узнать, как они ему понравились, и он рассказал о своем визите в ресторанчик Леи и только потом вспомнил, что до сих пор почти ничего не сказал про Теодору.

Тамар выслушала, подавила крик изумления и попросила, чтобы он рассказал снова, на этот раз во всех подробностях: и как Теодора вышла, и как смотрела на улицу, и какое у нее было выражение лица. Потом вскочила и заявила, что сходит с ума от того, что не может сейчас быть рядом с Теодорой, сопровождать в первых ее шагах за пределами тюрьмы. Про себя она подумала, что если даже Тео покинула свою обитель, то, может, и Шаю удастся выкарабкаться.

— Но как это возможно, что она тебе рассказала, как мы с ней встретились? И как это Лея тебе все рассказала? И остальные? Что ты с ними такое сделал?

Асаф пожал плечами:

— По правде говоря, самому удивительно.

— Ты — просто маг какой-то!

Асаф вспомнил: Воин, Вор, Рыцарь, Маг. Итак, он уже побывал тремя из них, остался лишь Рыцарь. И он вдруг расстроился: уж рыцарство ему точно не светит.

Вдруг нервно залаяла Динка, и Асаф вышел из пещеры проверить, что случилось, но ничего не заметил. А потом к прерванному разговору они не вернулись.

В два часа ночи начиналось его дежурство, но Тамар сказала, что все равно не заснет и лучше посидит с Асафом. Они решили устроиться на улице, у входа в пещеру. Немного повозившись, сели, прижавшись спиной к спине, и поразились тому, сколько, оказывается, всяких ощущений, сколько нежности, невысказанных слов прячется у каждого из них в спине — в спине! В этом абсолютно бесчувственном месте.

Асаф снова, уже по третьему разу, рассказал о своей встрече с ее родителями. Он ничего не скрывал, ну разве что детали, которые могли причинить ей особо острую боль.

Тамар рассказала о событиях последнего года, попыталась объяснить, как так случилось, что двое взрослых, образованных и неглупых людей повели себя так странно. Они отказались от собственного сына почти без борьбы, просто вырезали его, вместе с переживаниями о нем, из своей жизни. Тамар вспоминала ссоры Шая с родителями, о том, что брата никогда не покидало чувство, будто он инопланетянин в родной семье, рассказала, как года два назад Шай начал исчезать иногда на целые сутки, не ночевал дома, а возвращаясь, отмалчивался. Его видели во всяких сомнительных местах, а родители отказывались верить. Потом он начал воровать, и наконец случилась та кошмарная сцена, когда отец попытался не выпустить его и они подрались.

— Ну, предположим, в первую неделю я их еще понимала, папа злился и чувствовал себя оскорбленным. Все так. Но потом? А мама? И за все это время, больше года, они только дважды обратились в полицию, ты можешь в это поверить? Два раза! Если бы у них украли машину, они бы ныли без остановки и всех бы на уши подняли. А тут — их родной сын! А когда полиция заявила, что Шаю уже есть восемнадцать, и если он по собственной воле ушел из дома, то они не имеют права вмешиваться, родители вообще забыли о нем. — Тамар ударила ладонью по лбу. — Ты способен в такое врубиться? Твои родители такое бы допустили?

— Нет, — ответил Асаф, потеснее прижимаясь к ее спине.

Он подумал, как было бы прекрасно, если бы она когда-нибудь познакомилась с его родителями, и тут же всем нутром догадался, что ей понравится у них. Он отчетливо увидел, как Тамар играет с Муки, разговаривает с мамой на кухне, как заходит в его комнату и он закрывает за нею дверь… Надо будет выкинуть из комнаты всякую ерунду, вроде той ужасной коллекции разноцветных уродцев-гоблинов, и фотоколлаж, на котором он стоит рядом с раввином Кадури, и драные постеры «Strike force», висящие в комнате уж лет шесть, не меньше.

Тамар ушла в пещеру, взглянуть на Шая. Тот проснулся и попросил воды. Попив, снова лег и, глядя на Тамар, робко извинился. Потом добавил спокойно, с холодной рассудочностью, что в его жизни нет никакого смысла без музыки. Тамар так же спокойно и трезво объяснила, что на этом этапе такое в порядке вещей, но через пару месяцев все к нему вернется. Шай покачал головой и ответил, что она себя обманывает, но у него никаких иллюзий нет.

— Почему ты не бросишь меня подохнуть тут? — спросил он, и Тамар постаралась не выдать своих чувств.

— Вы еще не врубились, Холмс? — улыбнулась она из последних сил. — Что я не позволю тебе сдохнуть, как бы ни старался? Ты еще не понял, что у тебя нет выбора?

Они молчали, взглядами цепляясь друг за друга, и слова им не требовались — они были двойниками, двумя ключами от одного сейфа.

— Ты правда будешь меня охранять?

— Да.

Шай очень глубоко и медленно вдохнул, расправив худую грудь, и Тамар поняла, что он доверяет ей — целиком и безраздельно.

— Ну-ка, — сказал он внезапно окрепшим голосом, — приглуши скрипичный фон и приволоки мне какой-нибудь фрукт, я умираю с голоду, а потом вали к своему корешу, вали-вали, я же вижу, что тебе неймется…

Тамар вернулась к Асафу и сухо сообщила, что Шаю лучше. Несколько минут они сидели в молчании. Тамар понимала, что чем больше оживает Шай, тем все больше места освобождается в ней для Асафа, да и для себя самой, а еще — для всего того, о чем раньше нельзя было и помыслить.

Она рассказала про Шели, про ее удивительную жизнерадостность, чувство юмора и тягу к саморазрушению. Она говорила почти целый час, не останавливаясь. Асаф слушал. Тамар описала, как встретилась с Шели, как они волокли тяжеленный матрас, как Шели привела ее к себе в комнату. И только теперь она начала осознавать весь ужас случившегося.

— Шели больше нет, — сказала Тамар с изумлением, словно только что узнала об этом. — Ее нет и больше не будет. Никогда не будет. Понимаешь? Я произношу эти слова и не понимаю их. Почему я их не понимаю? Скажи, со мной что-то неладно? Чего-то не хватает?

Они опять сидели спиной к спине, и поэтому Тамар не видела его лица, но подумала, что еще не встречала парня, способного так слушать. Потом, она даже не заметила, как это вышло, он перевел разговор на музыку. Она рассказала о перевороте, произошедшем в ее жизни три года назад, когда она заставила родителей записать ее в хор. Как она вдруг расцвела, ощутила, что чего-то стоит. Рассказала и про Алину, которая поверила в нее с самого начала, не испугалась ни ее дерзости, ни ее нахальства. Асаф признался, что ничего не понимает в музыке, и вообще он никогда не поймет, как это можно — выступать перед публикой. Тамар рассмеялась: ей самой собственная смелость всякий раз кажется каким-то чудом. А вот что, на его взгляд, самое трудное в публичном выступлении? Асаф задумался. Она терпеливо ждала.