Читать книгу "Возлюбленная Казановы - Елена Арсеньева"

Такова судьба твоя, Елизавета! Родителей не выбирают, в этомты уже убедилась. Теперь поняла, что не выбирают и детей: их просто любят илинет; и только любовь или нелюбовь делает людей добрыми и злыми, хорошими идурными. Все ты, Елизавета, опять только ты в силах изменить себя и мир вокругсебя. Мужчины, дети, грозы, улыбки, рассвет, цветение трав, волна морская илиопавшие листы – это все ты, Рюкийе! И это есть, и это будет всегда, и этотолько начинается!..

Она очнулась. Голос Баграма звучал в ее ушах так ясно, какбудто дорогой погибший друг вышел из тьмы забвения нарочно, чтобы утешить «дитясвоего сердца». Утешить или предостеречь. Но от чего?..

Елизавета вытянулась под одеялом (и не помнила, когдазабралась в постель) и лежала тихо-тихо, слушая глубокую ночную тишину. А ведь,наверное, Агафья уже уснула и можно попытаться проскользнуть мимо нее? Да исторожа у погреба небось тоже спят крепким сном… Попытка не пытка!

Шум, донесшийся из коридора, заставил ее разочарованновздохнуть. А, черт! Верно, у старухи бессонница, вот и шастает или решилапоглядеть, что графиня поделывает?

Осторожные шаги приближались к двери. И вдруг раздалсявскрик Агафьи – тихий, сдавленный, но полный такого ужаса, что у Елизаветызахолонуло сердце. И тут же послышалось шлепанье босых ног по лестнице иудаляющиеся причитания: Агафья бросилась наутек, словно обезумела от страха.

Елизавета, сама испугавшись, спустила ноги с постели, нототчас вновь легла: осторожные, крадущиеся шаги зазвучали совсем близко;скрипнула дверь, и на пороге появилась смутная белая фигура, заслонявшая свечуладонью.

Это была Анна Яковлевна.

У Елизаветы перехватило дыхание, когда она увидела впляшущем свете словно бы сонное, неподвижное лицо, потом и голову: Аннета былабез парика и даже без чепца! Немудрено, что Агафья обратилась в бегство, увидавэту лысую голову, более похожую на череп мертвеца!

Тут впервые мелькнула у Елизаветы мысль, что не все ладно с«лютой барыней», если она решилась выйти из своей комнаты в таком виде. Вследующий миг показалось, будто сама сошла с ума, ибо обнаружила: глаза АнныЯковлевны крепко зажмурены.

Она спала на ходу! Или ходила во сне?.. И свеча, конечно,была ей вовсе не нужна: просто прихватила, выходя из комнаты, по привычке. Носамым страшным и самым странным было то, что она будто бы все видела сквозьплотно сомкнутые веки!

Постояв мгновение на пороге, Анна Яковлевна пересеклакомнату и поставила свечу на подоконник. Это было так похоже на знак, которыйЕлизавета лишь вчера подавала Соловью-разбойнику, что сразу вспомнилось, как онвелел звать его на помощь, если что. А ведь сейчас, кажется, именно такойслучай! Что-то блеснуло в руке «лютой барыни», когда она медленно, нонеостановимо двинулась к кровати графини. Елизавета не поверила своим глазам,увидев, что это… ножницы!

Наверное, надо было закричать, всполошить людей, но язык присохк гортани. Почему-то казалось, если она крикнет, Анна Яковлевна бросится впереди перережет ей горло. Потому только и могла, что бесшумно соскользнула скровати и притаилась в углу, вся дрожа при виде того, как Аннета, угрожающепощелкивая ножницами, шарит по постели, перетряхивая одеяло, простыни и дажепереворачивая подушки, словно там можно было спрятаться.

В том, что «лютая барыня» ищет именно ее, не было сомнений.Вот она перешла к шкафу, перебрала платья… начала бродить по углам и двигаласьстоль точно и проворно, что Елизавета с немалым трудом ускользала от ее ищущейруки, даром что у Аннеты были зажмурены глаза. Она словно бы чуяла, не видя,свою неприятельницу и безошибочно поворачивалась к ней. И снова, снова этотледенящий душу лязг ножниц! Следовало бы убежать, но Аннета навернякапоследовала бы за ней, а потом… спастись бегством не давало любопытство.

И вдруг Елизавету осенило. Да вовсе не ее смерти алчетАннета! Она пришла, чтобы срезать ее волосы!

Каким нелепым это ни казалось, Елизавета с каждой минутоюубеждалась в правильности своих мыслей. Анна Яковлевна, должно быть, несколькоповредилась в уме от своей внезапной потери, ведь роскошная коса ненавистнойграфини всегда была предметом ее завистливо-злобных взглядов. И эта мысль,наверное, настолько овладела ее сознанием, что заставила во сне решиться на то,на что, может быть, наяву Аннета не осмелилась бы.

Удивительно, как от этой догадки на душе стало легче. Ничтотак не пугало Елизавету, как непонятное, неизвестное. И сразу стало ясно, чтоделать дальше.

Она метнулась в «яблочную залу». Там в углу валялся немалыйпучок пеньки. Несколько дней назад наглый Северьян, задирая Ульянку, которая понему сохла безответно, поскольку была собой нехороша, глумливо советовал ейвплетать в жиденькие косицы хоть пеньку, чтобы будущему мужу было за что еетрепать да таскать. Ульянка расплакалась, вырвала пеньку из рук обидчика и,хлестнув несколько раз по рыжей роже, зашвырнула пучок в дальний угол. Вот он исгодится!

Елизавета схватила пеньку, обернулась – и как раз вовремя,ибо Анна Яковлевна уже вошла в залу, приближаясь к ней, а на ее бледном лицеиграла страшная улыбка упыря, наконец-то настигнувшего свою жертву. Елизаветадаже усомнилась, во сне ли действует Анна Яковлевна, уж больно точны вседвижения? Но нет, глаза ее были по-прежнему закрыты.

Ну, пора решаться: снова бежать или?.. Елизавета вытянулавперед руку.

Какое-то мгновение казалось, что Аннета сейчас вонзитножницы прямо в нее, но та, вцепившись в пучок, отрезала пеньку точнехонько подстиснутым кулаком Елизаветы и зашлась ликующим хохотом. Таким жутким, что уЕлизаветы ноги подкосились, села где стояла. И ежели б Анна Яковлевна неудовольствовалась сделанным и вновь начала преследование, она больше не смоглабы сопротивляться.

Однако «лютая барыня», все еще похохатывая, вприпрыжкуринулась к своей комнате, потрясая пучком пеньки, словно боевым трофеем.Елизавета не стала ждать, пока та обнаружит обман и явится снова.

Чуть ли не ползком воротилась к себе. Свеча погасла, задутаясквозняком, но и в темноте она нашла силы придвинуть к двери стол, нагромоздивсверху кресло и стул, а рядом с кроватью положила кочергу. Потом забралась впостель, с головой укрылась одеялом, не думая ни о чем: ни о ребенке, ни оСоловье-разбойнике, ни даже о Елизаре Ильиче, помня лишь окаменелое лицо,стиснутые веки и это отрывистое, леденящее душу лязг-лязг-лязг… И если бысейчас господь предложил ей навеки утратить память в обмен на покой, онасогласилась бы, не раздумывая.

* * *