Читать книгу "Полный газ - Джо Хилл"

– Умойся, Джек, – ласково говорит мать и, схватив его за волосы, толкает лицом под кран.

От холодной воды Джек просыпается.

Он стоит, покачиваясь, у кухонной раковины, набирает в сложенные лодочкой руки чистую, свежую, ледяную воду и плещет себе в лицо. С каждой пригоршней ночной кошмар смывается и уходит прочь. Во сне ужас кажется реальным, как сама жизнь, – даже, пожалуй, в чем-то реальнее, убедительнее жизни. Стоит проснуться – и кошмары тают, как снежинки на руке. Джек наклоняется, пьет прямо из крана; и к тому моменту, как выпрямляется и утирает губы, сердце уже не колотится, и ничто больше его не беспокоит. Просто хочется спать. Он знает, что опять ходил во сне, потому что не помнит, как оказался на кухне, – но образы из сна путаются, мутнеют, меркнут, и скоро не остается ничего, кроме нагой, розовой, распаренной Бет в горячей ванне. Часы в микроволновке показывают 1:03.

Джек наливает воды – ему все еще хочется пить, и горло какое-то пыльное (может, он во сне опять ходил на двор и ел землю?) – и в этот миг его внимание привлекают приглушенные мужские голоса в столовой. Отец и Коннор. Они, вероятно, не слышали, как он тут бродил. Джек пересекает темную кухню, останавливается у распахнутой двери, которую удерживает на месте древний железный ограничитель. Хочет их окликнуть, уже раскрывает рот, – но тут же закрывает и молча смотрит на них из тьмы.

На коленях у Хэнка раскрытый лэптоп, и на мониторе снимок федерального здания в Оклахома-Сити после того, как бомба Тимоти Маквея снесла ему фасад. Джек не раз слышал, как отец говорил: Оклахома-Сити – всего лишь первый ход в долгой игре. А когда Джек спрашивает, что за игра и кто в нее играет, отец только похлопывает его по голове, ласково улыбается и молчит.

Хэнк положил руку племяннику на плечо. Коннор – он сидит к двери на кухню спиной – склонился над столом. Оба рассматривают какие-то карты. Одна – распечатка городского района. Другая – нарисованная от руки схема здания.

– …легче всего через гараж. Парковка на уровне А-1, оставляешь ключи в машине – и вперед.

– Офис ATF, значит, на верхнем этаже?

– И в этом же здании, на четвертом, налоговая инспекция, – говорит Хэнк, ласковыми круговыми движениями поглаживая Коннора по спине. – Приятный бонус, вроде как вишенка на торте.

Коннор задумывается – и вдруг вскидывает голову и громко хохочет. Джек видит его в профиль: рот приоткрыт, глаза возбужденно блестят. Джек вдруг осознает нечто, чего прежде не замечал, и, видимо, это было свойственно Коннору и раньше: он глуп.

– Ты только подумай! – продолжает Коннор, радостно хлопнув в ладоши. – Федералы и налоговики по трем соседним штатам разлетятся! Мелкими кусочками!

– Если повезет, до орбиты долетят, – соглашается Хэнк.

Коннор, наклонив голову, снова долго смотрит на карту. Когда заговаривает опять, голос его звучит серьезно, даже мрачно:

– Ты позаботишься о Бет?

– Я уже о ней забочусь.

– Да. Это уж точно! Лучше, чем я, – слова звучат с заметной горечью.

– Ш-ш-ш, Коннор. То, что сделали с тобой там, в пустыне, было преступлением… но не думай, что ты вернулся домой неполноценным. Нет: ты вернулся более мужчиной, чем был. И малютка Бетти об этом знает. Бет знает, на что ты способен. И я тоже. И однажды узнают все.

Коннор выпрямляется.

– Хотел бы я прямо завтра со всем покончить!

– Большой региональный съезд у федералов в октябре. Уже скоро.

– Если мы дотянем до октября. Если она никому не рассказала!

– Не рассказала.

– А ты откуда знаешь?

– Уверен. Бет все из нее вытянула. Блум знала, что случится, если федералы снова явятся по нашу душу. Знала: это все равно что приставить к голове своего сына ствол и спустить курок. Я ее предупреждал. Не раз говорил ей. Так и говорил: если за мной придут, я колебаться не буду – сам уложу мальчишку, но не позволю правительству его у меня отобрать! Нет, Коннор. Она была чокнутой, однако не дурой.

Джек чувствует, что стакан выскальзывает из его руки и вот-вот упадет на кафельный пол, но успевает сжать пальцы.

Очень, очень осторожно он ставит стакан в стальную раковину и бесшумно, словно тень совы на залитом луною поле, бежит в постель.

9

Уснуть он не может. Наконец без десяти пять снова встает и на подгибающихся ногах бредет на улицу.

Небо на востоке уже окрасилось в нежные золотисто-розовые тона. Над дремлющими полями, где едва показались из земли первые зеленые ростки пшеницы, стелется мерцающий туман. Джек идет босиком по мокрой траве к семейному кладбищу: хочет поговорить с Блум о том, что услышал сегодня ночью. Открывает кованые железные ворота, блистающие росой, находит могилу матери, опускается на колени. Перед могильным камнем растут пучками эти странные хризантемы, или «мамочки»: маслянистые зеленые стебли, широкие темные листья. Цветов нет: должно быть, еще рано для цветов.

Обо всем остальном он думать сейчас не может: ни об ATF, ни о том, что случилось с Коннором в Афганистане, где он едва не погиб от дружественного огня. Собственное правительство отправило его на войну и сделало калекой. Что случилось с телом Коннора ниже пояса, в семье никогда не обсуждают, хотя Джек знает: потерянная нога – еще не самое страшное. Он видел Коннора без штанов, видел его пенис – безобразный безголовый обрубок.

«Сам уложу мальчишку, но не позволю правительству его у меня забрать!» Эти слова звучат у Джека в голове снова и снова, и каждый раз – как выстрел в висок. Это и еще: «Бет все из нее вытянула». О том, что́ стоит за этими словами, и думать не хочется.

Дурная, больная злость бурлит в нем; кажется, его вырвет, если сейчас что-нибудь не сломать. Но ломать вокруг нечего, так что Джек хватает обеими руками стебель ближайшей «мамочки» и дергает.

Корни «мамочки» глубоки, и она на удивление прочно держится за землю. Джек сжимает зубы, тянет изо всех сил – и земля начинает расступаться. Как будто на том конце, на корнях висит огромный тяжелый клубень. Джек тянет, зажмурившись, тянет все сильнее, сильнее – открывает глаза – и не может закричать, потому что в легких вдруг не находится воздуха.

Он вытащил из земли голову.

Не целую человеческую голову – только верхнюю часть, до кончика носа. Перед ним женское лицо. Не просто женское – лицо его матери, хоть кожа у нее восковая, зеленоватая, и волосы – не волосы вовсе, а спутанные стебли жесткой травы. Глаза закрыты.

Джек отпрыгивает почти на другой конец могилы. Хочет закричать, что-то сжимает ему горло.

«Мамочка» открывает глаза – белые, мягкие, как луковицы. Ни радужки, ни зрачка. Никаких признаков зрения.

А потом она ему подмигивает.

Тут Джеку наконец удается издать вопль и броситься прочь.