Читать книгу "Киммерийская крепость - Вадим Давыдов"

Потом снова пришла боль. Вместе с ужасом. Она огляделась. По-прежнему толком ничего не было видно. Лишь там, где маячила закраина автомобильного кузова, пробивалось нечто, отличавшееся от темноты внутри, хотя и никак невозможное называться светом. Одежда. То, что было на ней, уже нельзя было назвать одеждой. Это давно перестало быть одеждой. Кровавые, размокшие лохмотья. Она застонала, и тут же захлебнулась своим стоном, — нельзя, ни в коем случае нельзя! Рядом лежал ещё кто-то. Лучик, подумала она. Братик.

— Лучик…

Стараясь не думать о боли, она подтянулась к лежащему совсем рядом телу и попыталась его растормошить. Никакого ответа. И тут же поняла, что это не имеет смысла, — тело было мёртвым, неподатливым, как колода. Она с неимоверным трудом, но всё-таки перевернула тело брата. Голова его беспомощно мотнулась, и она увидела его глаза. Тьма больше не защищала её – или ей только показалось, что она увидела его глаза?

Это всё ложь, что в глазах мертвецов застывает ужас смерти и запечатлевается лицо убийцы. Выдумки. Бред. Глаза мертвецов так безнадёжно, бессмысленно пусты, с такими маленькими точками-зрачками, что ужас, от которого нет спасения, всей своей невыносимой тяжестью обрушивается на живых.

Жуткий, утробный хрип вырвался из её груди помимо воли. Она рванулась в сторону и назад. Резкая боль от падения, которого она даже не ощутила – и, обессилев почти мгновенно, она застыла на по-осеннему холодной земле.

Грузовик с мёртвым грузом продолжал медленно ползти дальше. Машина двигалась, замыкая маленькую колонну, и её падение осталось незамеченным.

Когда это случилось? Вчера? Третьего дня? Она уже потеряла ощущение времени. Не было никаких иных ощущений – только боль. Она попыталась сосредоточиться. Она была жива… Почему она жива? Почему они не убили её? Корсет… Ах, вот оно что… Они ограбили их. На Лучике тоже был корсет… Ограбили – и теперь бросят, наверное здесь, в лесу. Конечно, они все умерли. Лучик мёртв. А она… Она тоже умрёт. Лучше бы они убили её сразу, как всех остальных, как mamá и papá… Зачем теперь она? Что ей делать теперь на этой земле?

Нет, нет, испугалась она. Нельзя. Я не имею права. Раз я жива, — значит, так Богу угодно. Значит, я должна. Должна жить. Надо. Сейчас надо просто не думать ни о чём, — только о том, что я жива, что я должна жить. Надо встать и идти. Встать. И идти.

Она, тихо, совершенно непроизвольно постанывая, подползла к ближайшему деревцу и попыталась встать. Как ни удивительно, у неё получилось. Может быть, сорвать эти лохмотья? Нет. Хоть какая-то защита… Защита – от чего? От холода? Ах, нет! Надо идти. Как можно дальше отсюда. Но не в лес, нет, нет, лес – это верная гибель. В лесу ей не уцелеть. Вперёд, по дороге. Дальше. Дальше. Дальше! Они заметят, конечно, пропажу, и вернутся – искать её. Пусть ищут в лесу. Пусть!

Она не знала, сколько времени она шла. Медленно шла, ловя стук мотора далеко впереди. Потом она вспомнила, что ей рассказывали когда-то, — если человек бредёт по лесу, не зная дороги, он делает круг и возвращается на то место, с которого начал свой путь. И вспомнила, как нужно, — обходить деревья попеременно то справа, то слева. Ужас опять накрыл её с головой. Она даже не подумала в этот момент, что находится не в лесу, а в подлеске, совсем рядом с дорогой. Она хотела закричать, — и вдруг услышала голоса едва ли не прямо перед собой.

Она ничком опустилась на влажный листвяной ковёр и замерла, насколько могла, неподвижно. Потом, пересилив себя, стала смотреть. Я должна это запомнить, подумала она. Возможно, очень возможно, я никогда и никому не посмею, не сумею об этом рассказать, но я должна запомнить. Должна.

Она видела, как раздевали тела, потроша одежду. Как сбрасывали родных в какую-то яму. Слышала глухой звук от ударов падающих тел – слух её обострился невероятно, буквально каждый шорох и скрип отзывался колоколами у неё в ушах. Последним сбросили Лучика.

Оказалось, что она снова потеряла сознание, а очнувшись, поняла, — давно наступил день. Вокруг стояла странная тишина. Поляна была пустой – ни грузовика, ни людей. Только несколько тлеющих кострищ и странный, приторно-тошнотворный запах. Она приподнялась на корточки, собираясь выпрямиться в полный рост, и в этот миг до неё донеслись звуки конских шагов, громкое дыхание животного и голос:

— Эй! Кто здесь?!

Она зажмурилась и, даже не упав – соскользнув вниз, ткнулась лицом в мокрые листья, устилавшие землю. Кажется, был дождь… Она услышала, как затрещали сучья под копытами лошади, как всадник остановился, как спрыгнул с коня наземь. Почему он один, пронеслось у неё в голове. Что…

Шаги. Совсем рядом. Он увидел её. Конечно, увидел. Она почувствовала, как он склонился над ней. Осторожно тронули за плечо. Как раз там, где гнездилась острая, рвущая боль. Она застонала… Сильные, хотя и не очень умелые руки потянули её, перевернули на спину. Она застонала снова и открыла глаза. Пусть он посмотрит мне в глаза, прежде чем убьёт меня, подумала она. И увидела совсем юное лицо – юноши, своего ровесника, наверное – удивлённо-растерянное, встревоженно-непонимающее. И погоны на кителе. Свой?! Свой. Не может быть!

— Вы живы?! Вы ранены? — громко спросил он. И, не дожидаясь ответа, продолжил торопливо, оглядываясь по сторонам: – Вы не бойтесь. Я вас сейчас отвезу, тут наша часть, рядом. Что здесь произошло?!

Она была вся в крови. Своей и чужой. Не чужой, а… Одежда, тело, волосы – вся. И глубокая рваная рана в левом плече. Тупой и наверняка грязный штык обыкновенной трёхлинейки. Его замутило.

— Кто… Вы? — одними губами прошептала она. И удивилась, услышав свой голос. Он показался ей совсем чужим и странно далёким.

— Я?! — он растерялся, но совсем ненадолго. Спохватился, отстранился немного, смешно вскинул напряжённо выпрямленную кисть к фуражке: – Гардемарин Чердынцев, Второй Флотский экипаж. Ну, то есть… Бывший.

В других обстоятельствах она, вероятно, звонко рассмеялась бы. Гардемарин в лесу. Всё было неправильно. И этот юноша, и она. Она должна была умереть. А она…

— Как… Вас… зовут?

— Михаил, — хрипло проговорил юноша и проглотил слюну, борясь с тошнотой. Столько крови на одном человеке ему ещё не доводилось видеть, его военный опыт был ещё совсем скромным. Собственно, он ещё ни разу в настоящем бою-то и не был. — Я…

— Ана… Ана… — она хотела назвать своё имя, но не смогла. Снова потеряла сознание.

— Аня, не бойтесь, — Михаил склонился над девушкой. — Аня… Аня?!

Он в замешательстве посмотрел по сторонам. Уже рассвело. Михаил недолго раздумывал. Девушка была жива. Может быть, её ещё удастся спасти, подумал он. Костры какие-то. И запах. Что-то случилось тут. Что? Надо скорее к своим!

Он свистнул тихонько, подзывая коня. Животное послушно приблизилось и остановилось рядом. Михаил поднял показавшееся ему почти невесомым тело девушки и после довольно долгой и бестолковой возни кое-как умостил на коне. Взяв коня под уздцы, Чердынцев потянул. Аня, подумал он. Красивое какое имя.