Читать книгу "В открытом море - Пенелопа Фицджеральд"

Однако эта территория, заброшенная и кишащая крысами, по-прежнему относилась к причалу. Здесь был тот самый участок берега, где призраки Вергилия простирали руки, страстно, но тщетно стремясь перебраться через реку, где Данте, человеку живому, перевозчик отказал в переправе и где останки дощатого настила как бы обозначали место встречи суши и воды; именно в таком месте, безусловно, стоило остановиться и поразмышлять над смыслом жизни, даже если перед этим ты, подобно отцу Уотсону, споткнулся в темноте о десятигаллонную канистру с креозотом.

– Боюсь, я не привык к столь слабому освещению, миссис Джеймс…

– А вы смотрите на небо, святой отец. Старайтесь смотреть на самую светлую его часть, и ваше зрение понемногу адаптируется.

Тильда давно уже умчалась вперед; она и в полной темноте чувствовала себя как дома в любом месте, где рядом была видна и слышна вода. Чувствуя, что уже отдала священнику долг вежливости – а этого всегда настоятельно требовали от нее и мать, и старшая сестра, – Тильда неслышно перебежала по сходням на палубу «Мориса», а потом, лишь чуточку замешкавшись в темноте, отыскала и те сходни, что соединяли «Мориса» с «Грейс».

– Вы меня извините, миссис Джеймс, но дальше я, пожалуй, не пойду. Вы были правы: более всего нас беспокоит нерегулярное посещение вашими девочками школы. Видите ли, ситуация, как мне объяснили, такова, что возникают проблемы с законом…

Господи, вот бедняга, думала Ненна. Как же его удручает необходимость говорить ей подобные вещи! И как все это, должно быть, далеко от тех ожиданий, какие он питал, когда стал священником и впервые преодолел две низшие ступени духовной иерархии, окончательно смирившись со своей новой судьбой и отрекшись ото всего земного! Стоит, бедолага, с несчастным видом на окутанном густыми сумерками грязном причале, больно ударившись о бидон с креозотом, и пытается играть роль даже не монастырского капеллана, а обыкновенного чиновника из отдела школьного образования!

– Я знаю, святой отец, что мои дочери в последнее время нерегулярно посещали школу. Но, с другой стороны, они ведь болели.

Вряд ли можно было ожидать, что подобное вранье запросто проглотит даже такой смиренный человек, как отец Уотсон. И он, естественно, возразил:

– Однако меня просто поразила крепость духа и тела, свойственные вашей младшей дочери. По-моему, она совершенно здорова. У меня даже мелькнула мысль, что неплохо бы ей впоследствии пройти обучение в одной из этих женских вспомогательных служб, которые так хорошо себя проявили во время войны – я имею в виду, разумеется, WRENS[21]. Работа в таких организациях отнюдь не является несовместимой с жизнью истинного христианина.

– Но ведь с детьми, знаете ли, всегда так: сегодня ребенок абсолютно здоров, а завтра уже заболел. – Ненна отличалась довольно гибким отношением к понятию «правдивость»; в этом плане у нее было куда больше сходства с Уиллисом, чем с Ричардом. – И с Мартой все примерно так же, что, кстати, вполне естественно в ее переходном возрасте.

Ненна надеялась хоть немного смутить или встревожить священника своими намеками на приближающийся пубертатный период в жизни Марты, однако его это, похоже, только воодушевило.

– Если именно это вас беспокоит, то вам лучше всего поручить девочку заботам умелых и понимающих сестер. – «До чего же все-таки у него затравленный вид!» – думала Ненна. – Они, кстати, выражали надежду, что уже в следующий понедельник увидят в классе обеих ваших дочерей.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Вот и отлично, миссис Джеймс.

– Разве вы к нам не зайдете?

– Нет, нет, я бы не хотел второй раз рисковать и перебираться по этим сходням. – «Интересно, а что с ним случилось в первый раз?» – подумала Ненна. – Боюсь, я уже и без того несколько утратил чувство направления, так что вынужден просить вас показать, как мне снова выбраться на сушу.

Ненна не только проводила его кратчайшим путем прямо на набережную – через ворота, болтавшиеся на проржавевших петлях и давно уже ни для кого не служившие препятствием, – но и подсказала, где ему нужно свернуть сперва налево, потом направо, а уж затем по Партизанской улице выйти прямо на Кингз-роуд. Прощаясь со священником, она заметила, что на лице у него написано прямо-таки невероятное облегчение, как если бы ему удалось успешно завершить труднейшую миссию, посетив обитателей подземных вод.

– Мам, я ужин приготовила, – сообщила Марта, когда Ненна вернулась на «Грейс». Она чувствовала, что нравилась бы себе куда больше, если б походила на старшую дочь. Однако Марта, маленькая, худенькая, с темными глазами, в которых уже отчетливо отражалось ее спокойное отношение к недостаткам окружающего мира, на мать была совсем не похожа, а на отца – и еще меньше. Она давно преодолела тот критический рубеж, когда дети осознают, что их родители младше них самих. – Я печеные бобы разогрела, но если отец Уотсон тоже будет с нами ужинать, придется еще одну банку открыть.

– Нет, дорогая, он домой пошел.

Ненна, чувствуя себя ужасно усталой, присела на кильсон, тянувшийся вдоль всей плоскодонной баржи. Да, думала она, это большая ошибка – докатиться до того, чтобы почти полностью зависеть от собственных детей.

Марта уверенно возилась на камбузе, где имелась и газовая плита с двумя конфорками, присоединенная к обогревателю, и медная раковина с краном. Вода в кран поступала из расположенного на палубе бака, который раз в сутки наполнял служитель из Управления портом. Кухонные заботы всегда требовали от Марты известной импровизации, вот и сейчас она пристроила три жестяных тарелки над исходящей паром сковородкой с бобами, чтобы согрелись.

– Весело было на «Лорде Джиме»?

– Ну что ты! Совсем нет.

– А как ты думаешь, мне бы там понравилось?

– Думаю, что нет. Миссис Блейк высыпала в обогреватель шпажки для сыра, и они загорелись.

– И что на это сказал мистер Блейк?

– Ничего. Он хочет, чтобы она была счастлива, хочет… сделать ее счастливой. В общем, я не знаю.

– А чего от нас хотел отец Уотсон?

– Разве он с тобой ни о чем так и не поговорил?

– Он-то, может, и собирался со мной поговорить, да только я сразу же отправила его вместе с Тильдой тебя искать; ей, кстати, невредно было прогуляться.

– Значит, он ничего тебе не сказал?

– Понимаешь, как только он сюда спустился, я тут же налила ему чашку чая, и мы вместе прочли покаянную молитву.

– Он хотел знать, почему ты в последнее время в школу не ходишь.

Марта вздохнула.

– Я все это время твои письма читала, – призналась она. – Они у тебя по всей каюте валяются, а ты сама в них даже не заглядываешь.

Эти письма служили для Ненны связующим звеном не только с сушей, но и с ее прошлой жизнью. Все они почти наверняка были из Канады, от ее сестры Луизы, которая, скорее всего, сообщала о том, что намерена «встряхнуть» кое-какие старые знакомства, когда проездом окажется в Лондоне, или о том, что хорошо бы подыскать подходящую семью для «очень милого австрийского мальчика», не намного старше Марты, отец которого, кажется, граф, однако занимается каким-то крутым импортно-экспортным бизнесом; а может, Луиза пыталась вспомнить «одного чудесного человека», близкого друга кого-то из ее друзей, у которого в жизни была «очень, очень печальная история». Кроме писем от Луизы там, конечно, нашлась бы и парочка счетов, вряд ли больше, потому что кредитов Ненна никогда не брала, а также, возможно, открытка от какой-нибудь школьной подруги, начинающаяся словами «Спорим, ты меня не помнишь», и несколько листовок, призывающих участвовать в благотворительности – эти листовки отец Уотсон постоянно рассылает даже по таким малообещающим адресам, как баржа «Грейс».