Читать книгу "Шахматистка - Бертина Хенрикс"

Элени поняла, что лучший способ исчезнуть из дому — вовсе туда не возвращаться после работы. Это избавляло ее и от расспросов, и от непредвиденных задержек. Утром она доставала из морозильника шахматы и прятала их в большую хозяйственную сумку. Днем, закончив работу, сразу же садилась в автобус и ехала в Халки.

Первые партии давались трудно. Курос хорошо помнил основные правила игры, но начисто забыл, как играть в дебюте. Ему приходилось то и дело обращаться к пособию, и он впервые за несколько лет делал усилия, чтобы сосредоточиться. Элени чувствовала себя неловко еще и потому, что хозяин, по природе неразговорчивый, по большей части молчал, и вообще, обстановка была для нее совершенно непривычной. Однако постепенно игра налаживалась.

Всякий раз, когда Элени садилась за шахматную доску с расставленными на ней фигурами, она ощущала тяжесть в низу живота, руки становились влажными. Ее взгляд невольно останавливался на Куросе, который в этот момент скручивал первую папиросу. Но достаточно было ей сделать первый ход, как она сосредоточивалась на игре и совершенно забывала об окружающем мире. Учитель заметил эту ее необычайную способность с головой уходить в мир шахматных баталий.

Со временем Элени перестала робеть, и партии сделались довольно продолжительными. У нее появились кое-какие представления о шахматной стратегии, нередко она ставила своего бывшего учителя в трудное положение. Каждый день она тренировалась дома с помощью электронных шахмат, и они все реже посылали ей непонятные сигналы.

В порыве вдохновения Элени попыталась увлечь этой необыкновенной игрой дочь, но Димитра оказалась не способной даже запомнить, как ходят фигуры. Элени оставила мысль о том, чтобы разделить свою страсть с дочерью, но взяла с нее обещание никому не говорить, что ее мать увлекается шахматами. Впрочем, такая предосторожность была излишней: Димитра, мало того что девочка скрытная, испытывала особую привязанность к матери.

Глядя с высоты своих двенадцати лет, она не видела никакой беды в том, что ее мать играет в шахматы. Возникло только одно неудобство: ей часто приходилось самой готовить обед. Но она отнеслась к этому философски — научилась готовить только то, что ей нравилось. В сложившейся ситуации она нашла свой интерес: хоть ей и пришлось взять на себя больше обязанностей, зато появилось и больше свободы.

Дома Элени вела себя спокойно и ровно, но иногда немного рассеянно. Однажды она потеряла ключи от входной двери, и после долгих поисков, в которых принимала участие вся семья, Димитра зачем-то полезла в холодильник и обнаружила их там. Элени несколько раз попросила прощения, и все успокоились, а Панис проворчал: “Когда-нибудь ты голову потеряешь”, не подозревая, что именно это уже и произошло.

Элени больше не просила Янниса присутствовать на семейных трапезах и не старалась удержать дома Паниса, когда тот хотел посидеть с друзьями в кафе. Она лишь мило улыбалась, что для посвященного означало бы, что ей, в общем-то, все равно. Элени задалась новой целью: объявить Куросу шах и поставить мат. Этого ей еще ни разу не удавалось. Однажды она свела партию к ничьей, что уже стало большим прогрессом. Победить старого учителя было для нее пределом мечтаний.

Для достижения амбициозной цели она использовала все новые уловки. Она узнала, что иной раз лучше пожертвовать фигуру в начале партии, чтобы обеспечить себе наступательное или позиционное преимущество. Эта хитрость называлась красивым словом “гамбит”.

В ее пособии приводились знаменитые партии, сыгранные известными мастерами начиная с XV века. Все дебюты и стратегии как-нибудь интересно назывались. Так, Элени уже попробовала “гамбит Эванса”, который показался ей очень полезным. Она была не столь уверена в “венгерской партии” и решительно отказалась от “гамбита Геринга”. Не станет она разыгрывать дебют, носящий такое имя. Может, это простое совпадение, но “гамбит Геринга” — нет, у нее тоже есть свои принципы.

Элени читала о великих партиях, сыгранных в мире на протяжении веков, и все больше приходила в растерянность. Имена великих мастеров из разных стран и просто тех, кто так или иначе повлиял на развитие шахматной науки, названия городов, где проходили турниры, — все это пугало обыкновенную горничную, не представлявшую, как соотнести себя со всем этим.

Каждый день ей приходилось набираться мужества, чтобы вновь и вновь садиться за игру. Однако простое любопытство, желание узнать, что же там дальше, всегда одерживало верх и придавало ей стойкости, которую прежде никто не мог бы в ней заподозрить.

Пусть неуверенно, но она продолжала двигаться вперед. Ей даже доставляло удовольствие перебирать в уме почерпнутые из пособия названия разных шахматных дебютов: “испанская партия”, “венецианская партия”, “усовершенствованная защита Корделя” и просто “защита Корделя”, “система Раузера”, “атака Макса Ланга”, “сицилианская защита”… Эти названия переносили ее в другие века, в царский дворец XVIII века или в венецианские палаццо XV века. В ее воображении партии игрались то двумя роскошно одетыми соперниками, сидящими за доской в полной тишине, а то мастерами, окруженными болтливыми куртизанками, чей беспрерывный щебет и хождения взад-вперед мешали сосредоточиться.

Особенно ей полюбилась “сицилианская защита”, в частности “вариант дракона”: название автоматически вызывало у нее представление о Китае, о Запретном городе[4], о мире, окрашенном в пурпурный цвет, полном магии и тайн. Она уже попробовала “вариант дракона” в деле, этот дебют показался ей прекрасным способом дестабилизировать противника и очень быстро обеспечить преимущество белым.

Обычно она отдавала предпочтение открытой игре перед закрытой, казавшейся ей слишком осторожной. В полузакрытой игре ее внимание привлекала “французская партия”, быть может, из-за ностальгии: название напоминало ей зарождение ее страсти, тот пьянящий аромат, который она ощутила в номере парижан.

Она медленно, но упорно осваивала всё новые стратегии. В то же время она любила играть, повинуясь инстинкту, создавать неожиданные ситуации, делая ходы, лишенные на первый взгляд логики. Противник терял время, пытаясь разгадать ее замысел, а она удерживала преимущество.

Что касается Куроса, то он отдавал предпочтение более классическим схемам. Он быстрее, чем она, усваивал материал пособия и выучил несколько полезных комбинаций. Память у него была еще хоть куда, и он без особого труда применял их, тогда как Элени иной раз никак не могла реализовать какую-нибудь тактику.

Тем не менее Курос не переставал удивляться смелости своей бывшей ученицы. За шахматной доской Элени была совсем другой, чем та, какой он видел ее в обыденной жизни.

Она приходила к нему в пятницу после обеда, всегда с новыми идеями. Всю неделю она обдумывала новые ходы и сгорала от нетерпения испробовать их. Чем дольше они играли, тем труднее становилось Куросу одерживать победу.

В одну из пятниц ноября Элени пришла к Куросу взволнованная, щеки у нее пылали. Едва расставив фигуры, Элени целиком сосредоточилась на игре. Курос спросил, не хочет ли она кофе. В ответ он услышал нечто нечленораздельное — сказано было вежливо, но что именно, Курос не разобрал. Элени не отрываясь смотрела на доску: она вспоминала дебют, который хотела разыграть. Глядя на нее украдкой, Курос улыбнулся. Как же далек тот день, когда шахматистка она пришла к нему просить, чтобы он купил ей шахматы! Тогда она до того смущалась, что осмелилась разве что присесть на краешек стула, а теперь, похоже, не испытывает ни малейшего стеснения. Она относилась к старому учителю с прежним почтением, однако вела себя гораздо увереннее.