Читать книгу "Ягодное лето - Катажина Михаляк"

Малина улыбалась, но только в душе – надо было следить за психопатом, чтобы не выкинул чего лишнего.

Заключительное слово дали сначала адвокату истицы. Речь его была невыразительная, ни о чем – он даже не очень представлял, кого и от кого защищает. Ну так какая оплата – такой и адвокат, а депрессантка была небогата.

А потом слово предоставили адвокату Богачке:

– Невооруженным взглядом видно психическое расстройство, которым страдает эта бедная женщина… – Она намеренно называла ее именно так, избегая слова «истица». При этом изображала глубокое сочувствие и озабоченность состоянием несчастной, чтобы потом добить ее следующими словами: – Психическое расстройство, которое не раз представляло угрозу для жизни и здоровья ее маленького сына. В его интересах, в интересах ребенка истица должна быть надолго – может быть, даже на постоянной основе! – госпитализирована, чтобы здоровью и жизни ребенка больше ничего не угрожало. А на время лечения матери опекуном ребенка логично и естественно назначить его кровного отца, – она указала на психопата, который скромно улыбался, именно так, как они репетировали. – О чем я и прошу высокий суд. Не буду скрывать – он в своей жизни совершил несколько ошибок, но он претерпел глубочайшие духовные изменения… – тут она с трудом удержалась от смеха, вспомнив, какое выражение физиономии было у психопата, когда она велела ему каждую неделю ходить в костел и на собрания анонимных алкоголиков. – И из любви к сыну он готов в одиночку нести тяготы его воспитания, по крайней мере вплоть до полного выздоровления его бывшей жены, которая впоследствии сможет их с ним разделить. Прошу высокий суд рассудить, что более соответствует интересам ребенка: дальнейшее его пребывание рядом с психически больной матерью – или новая жизнь в доме здорового, любящего отца.

Психопат кивал головой в такт ее словам, депрессантка смотрела на нее с ужасом и недоверием, суд и присяжные – задумчиво.

Доводы Малины были убедительными: она не оскорбляла эту женщину, не требовала лишения ее материнских прав – она предлагала, чтобы депрессантка прошла лечение, а потом, такая же здоровая и любящая, как психопат-отец, вместе с ним воспитывала сына. Только это. Ничего больше.

И суд никак не мог не прислушаться к столь убедительной просьбе…

Малина, весьма довольная собой, собрала документы и вышла со своим психопатом из зала заседаний.

В коридоре депрессантка и мальчик рыдали, прижавшись друг к другу.

– Пошли, сынок, – отец схватил ребенка за руку. Мальчик начал вырываться. – Пошли, а то полицию вызову!

Теперь он держал парнишку за плечо и тянул его за собой.

– Мамочка, помоги! Спаси меня! – ребенок вырывался из рук мужлана из всех своих маленьких силенок. Депрессантка кинулась ему на помощь, пыталась оторвать его, но ее оттащил один из охранников суда. – Мамочка! Мамочкааааа!

Долго еще в коридорах суда звучал, отдаваясь эхом, отчаянный, горестный детский плач…

Вечером психопат принес Малине оставшиеся пять тысяч вознаграждения. И бутылку дорогого коньяка.

– Вот уж не думал, что у нас получится, – сказал он, развалившись в кресле напротив ее стола.

Малина значительно кивнула головой:

– А ты можешь мне сказать, так, положа руку на сердце… зачем тебе этот ребенок? Ведь ты его не любишь… и он тебя не любит… зачем?!

Нормальный человек, наверно, возмутился бы таким вопросом. Но не психопат.

Слишком много часов он провел уже в этой комнате, слишком хорошо знал уже менталитет пани адвоката. Поэтому не стал притворяться и делать вид, что не понимает:

– Да знаете… пани Малинка, я ей в день развода пообещал, что уничтожу ее. Что заберу у нее все. Дом был мой, счета все на меня, и единственное, что у этой глупой бабы оставалось, – так это ребенок. Ну вот я ребенка-то и отнял.

– Ага, – Малина удовлетворилась этим ответом. – Только ты контролируй себя, руки особо не распускай – куратор будет следить за ребенком.

– Будьте спокойны, пани Малинка. А может быть… кофейку выпьем или по пиву в приятном местечке?

Она холодно поблагодарила и отказалась.

Это быдло ей порядком надоело.

Дело было закрыто.

– У тебя будет коллега, – сообщила Марта, выдыхая целое облако сигаретного дыма. – О, сорри.

Она замахала рукой, как будто это могло очистить от дыма маленькое помещение.

– Я не хочу коллегу. Я хочу сама, я ведь справляюсь, – неуверенно запротестовала Габрыся.

Уверенность в себе у этой женщины была такая, что она и саму премьершу Тэтчер бы на место поставила. Марта-Нарта, наверно, на самом деле была мужчиной, несмотря на свое щуплое, даже можно сказать – тощее тело, но очень тщательно это скрывала. Привычки, движения, образ мыслей и поведение у нее были совершенно мужские. Вот и сейчас: в одной руке она держала дымящуюся сигарету, в другой – банку пива, третьей переворачивала листы журнала по коневодству, четвертой разгоняла дым, а пятая мерно постукивала кнутом по голенищам ее высоких сапог. Габрыся каждый раз взирала на этот спектакль, который про себя называла «Театром Пятирукого Божества», со смешанным чувством восхищения и тревоги. Нет, нет, Марта была не грозная, она в жизни не ударила бы кнутом ни одного из своих обожаемых коней. Просто под рубашкой мужского покроя и комбинезоном билось сердце, которое могло, неизвестно когда, вдруг взорваться вулканом разрушительной страсти. Габрыся была уверена, что такая минута однажды наступит, и ей совсем не хотелось бы стать свидетелем этого события…

– Я знаю, что ты справляешься, – Марта отвела взгляд. – Но я покупаю еще новых лошадей, а у тебя и так работы по горло. А Янек уходит. И потом… меня знакомый попросил, чтобы я взяла этого инвалида.

– Инвалида? – удивилась Габриэла. Зачем Марте эти лишние хлопоты?

– Ну да. С тобой же мне повезло, так что возьму очередного уродца.

Марта была ужасающе резкой – для постороннего, возможно, чудовищно резкой. Но под этими грубыми словами она прятала свое доброе, чувствительное сердце. Габриэлу она приняла на работу не из жалости. Просто у девушки были отличные рекомендации: Адам, дрессировщик с Волиц, не порекомендовал бы абы кого. Марта вполне в состоянии была оценить профессионализм, любовь к животным и добросовестное отношение к работе. Далеко не каждая здоровая девушка, не каждый здоровый парень могли бы похвастаться таким набором качеств. И следовательно, колченогость Габриэлы Счастливой на внутренних весах Марты перевешивалась ее положительными качествами. И то же самое с этим новеньким. Так Марта сама себе объясняла свои поступки, и ни за что на свете она не призналась бы никому, даже самой себе, что на самом деле в первую очередь она делала это все потому, что у нее доброе сердце и что никто другой на ее месте ни за что не дал бы эту работу с лошадьми подобному человеку: тому, с кем будет столько лишних хлопот, которые никогда не возникают со здоровыми… А зато здоровые «болеют» другими болезнями: они чаще пропускают работу, с похмелья страдают, а потом с похмелья по похмелью… воруют, обижают животных, и жди от них все время подвоха… Нет, с тех пор как Марта познакомилась с Габриэлой, она ставила на калек. Конец. Точка.