Читать книгу "Ягодное лето - Катажина Михаляк"

– Я его беру на работу. Конец. Точка.

– А если… ведь это мужчина, да? Если он будет хороший… если… – Габриэла даже заикаться начала от волнения. Она так любила эту работу, так любила работать у Марты! Она не хотела потерять эту работу из-за какого-то «коллеги»! – Если он будет лучше меня?

– И что? – вздернула Марта брови.

– Так это я хотела спросить: «и что тогда»?

– А, так ты, наверно, боишься, что я устрою конкурс красоты и ты проиграешь? Нет, милая. Вы мне оба нужны. Ты и Павел. Ты – чтобы дрессировать и выезжать лошадей, он – чтобы убирать, кормить, поить и все дела делать, которые для тебя тяжелые слишком…

– Я сама справляюсь!

– …слишком тяжелые, я повторяю, для любой девушки, зато в самый раз для нормального парня.

– Но ты же сказала, что он неполноценный, – возразила Габрыся, пряча улыбку. Значит, Марта ее не собирается увольнять.

– Ну да. Он не говорит.

– Глухонемой?

– Нет. Просто «немой». Слышать слышит, а вот не говорит.

– Как это может быть? – удивилась Габриэла.

Марта пожала плечами.

– У него спроси. Только не рассчитывай, что он тебе ответит. Может только что-нибудь тебе написать или нарисовать. Рисует, кстати, отлично, надо признать.

– А откуда ты все это знаешь? Это теперь в «Конном вестнике» такое пишут?

– Нет, – Марта усмехнулась. – Я у него дома была. Его мать меня пригласила на собеседование.

И снова засмеялась – от такого абсурда и от того, что сама на него подписалась.

– Потому что Павел этот робкий. Сам бы никогда не отважился прийти.

– Значит, мало того что не говорит – так еще и не ходит, – пробормотала Габриэла, покачивая головой.

– Но зато выглядит хорошо.

– Только выглядит.

– Он и правда красавчик. У него такие большие коровьи глаза…

Марта выпучила глаза, сразу став похожей на подслеповатую сову.

– Так, может быть, кроме того что он не говорит и не ходит – он еще страдает базедовой болезнью? – Габриэла расхохоталась и… вдруг подавилась смехом.

Тот, о ком они говорили, стоял у дверей и слышал все. Каждое слово. В этот момент он как раз разворачивался, чтобы уйти, но ему помешала маленькая женщина, стоящая у него за спиной.

– Павлик, заходи, я тебя познакомлю с пани Мартой и с твоей коллегой, о которой я тебе рассказывала, Габрысей. Это ей ты будешь помогать, да? – она обратилась к большому, взрослому мужчине тихим, ласковым голоском и с такими интонациями, с какими обычно разговаривают с обиженным ребенком или несмышленым детенышем животного. Или…

Или с психически больным.

Парень, которого мать слегка подтолкнула в спину, вышел вперед.

У него было приятное, совсем мужское лицо, никакой детскости, светлые волосы, слегка длинноватые по нынешней моде, ну и глаза – глаза были точно такие, как говорила Марта: большие, цвета темной бронзы, окаймленные густыми длинными ресницами, которым позавидовала бы любая девушка. Сейчас в них видна была тревога, а может быть, даже ненависть ко всему миру, а особенно – к этим вот двум женщинам, которые минуту назад над ним насмехались. Но потом он улыбнулся – и улыбка засветилась и в его бронзовых глазах.

Габрыся почувствовала себя очень странно.

Мало того что она минуту назад позволила себе злые шутки над кем-то неполноценным – кем-то, кто был так же обижен судьбой, как и она… мало того что этот самый «кто-то» должен был работать с ней вместе… так он еще услышал эти дурацкие шутки и вдобавок ко всему, вместо того чтобы обидеться или притвориться, что все нормально, а потом ответить тем же – он просто взял и простил все это! Простил, хотя его об этом никто не просил! И еще улыбается – как будто руку навстречу протягивает…

За это, за эту простую доброжелательность, Габрыся невзлюбила Павла с первого взгляда. Что вообще-то с ней бывало редко.

– Он весь такой прямо сахарный, – ворчала она, рассказывая тете Стефании события минувшего дня. – На все реагирует только своей этой ангельской улыбкой. Его вообще ничего не берет. Даже сено, попавшее под пропотевшую рубаху, а это, я тебе скажу, тетя, любого с ума сведет. А ему как будто все равно! Знай себе орудует лопатой, ворочает навоз, двигает корыта. А лошади… Если бы ты знала, как они к нему льнут! Предатели!

– Ага! Так вот оно что – это зависть в тебе говорит, – тетя поучительно подняла палец вверх.

– Ну разумеется! – Габрыся закивала головой, соглашаясь. – Просто я не могу поверить, что Марта оставит нас обоих – ведь лошадей-то не так много, а зарплаты довольно высокие. Наверняка одного она уволит, и придется мне жить на дотацию, а это невозможно…

– Но ты же знаешь Марту уже давно – ты же знаешь, что она никогда не врет. И если она говорит, что вы нужны ей оба, – и ты, и он, значит так оно и есть!

Габрысе не оставалось ничего другого, как согласиться. Марта действительно всегда была прямая и честная до невозможности. Если она говорила «черное» – то это означало черное чернее самой черной-пречерной дыры, а если вдруг она произносила «белое» – так это как минимум была белизна ангельских крыльев.

– И что, он действительно совсем не говорит? – прервала тетя Стефания Габрысины размышления о крыльях и дырах.

– Совсем. Ни словечка. Ничего. И при этом коняшки его слушаются. Они в его присутствии становятся такие… такие тихие, внимательные, за каждым его движением следят, за каждым жестом. Видела бы ты, как глазами за ним водят… Мои коняшки!

И Габриэла уткнулась лицом в подушку, потому что глаза ее наполнились слезами, а ведь плакать у нее не было решительно никакого повода. Разве что от стыда – что она так этому завидует.

– Только Бингуся мой любимый остался мне верным, – добавила она, хотя если по правде – так верности Бинго она добилась при помощи сумки, набитой сахаром.

Габриэле было трудно признаться даже любимой своей тете, что на самом деле Павел ей понравился. В определенном смысле. Хотя и раздражал он ее безумно…

Когда он оставался в одиночестве и думал, что его никто не видит, с лица его сползала эта мягкая, если не сказать блаженная, улыбка, взгляд становился острым, в глазах появлялся странный блеск, который Габриэла никак не могла классифицировать, движения становились уверенными, почти порывистыми. На месте сладкого, кроткого мальчика Павлика появлялся в одну минуту полнокровный, темпераментный мужчина.

Он тогда вскакивал на коня, сдерживая его пятками, и пускал его галопом, перескакивая через бревна и ворота – и конь несся вперед, будто вместе со своим седоком пытался вырваться на волю. Габриэла провожала их задумчивым взглядом, а потом с сильно бьющимся сердцем все ждала, когда же они вернутся, живые и здоровые. Даже выбегала из своего укрытия, откуда подглядывала за Павлом, вставала в воротах и там с растущим беспокойством ожидала его возвращения.