Читать книгу "Под кожей - Мишель Фейбер"

— А они не испортятся?

— Им, чтобы издохнуть, неделя требуется. Вообще-то оно и лучше — помариновать их немного, чтобы из них лишняя вода вышла. Только держите их в запертой сумке, не то они выползут и спрячутся под вашей кроватью.

— Я это запомню, — пообещала Иссерли.

Дождь начинал стихать, она замедлила движение дворников. Серое небо светлело.

— До Томич-Фарм уже рукой подать, — сказала она.

— Еще пара сотен ярдов и я приехал, — отозвался, отстегивая ремень безопасности, продавец трубачей. — Огромное вам спасибо. Вы — маленькая самаритянка.

Иссерли остановила машину там, где он попросил, и пассажир вылез наружу, на прощание по-дружески сжав большой лапой ее руку — прежде, чем она поняла, что происходит. Если он и заметил, как тверда и худа ее рука, то ничем этого не показал. Неторопливо уходя от машины, он помахал один раз поднятой над плечом ладонью, но не обернулся.

Иссерли смотрела ему вслед, ощущая неприятное покалывание в руке. Когда он скрылся из глаз, она перевела взгляд на зеркальце заднего вида, чтобы отыскать проем в потоке машин. О пассажире своем она уже забыла, все, что осталось от него в ее памяти, — это решение мыться и одевать свежую одежду каждый раз, как она будет возвращаться с утренней прогулки по берегу фьорда.

Индикатор тикал, машина снова катила по шоссе, Иссерли смотрела вперед.

Второй автостопщик поджидал ее совсем недалеко от дома — так недалеко, что ей пришлось основательно порыться в памяти, дабы увериться, что никогда прежде она его не видела. Он был молод, чуть низковат, с нависшими бровями и выкрашенными почти в белый цвет волосами. Несмотря на холод и не желавший прекращаться дождь, одет он был всего лишь в футболку и камуфляжные армейские штаны. Худощавые, но мускулистые предплечья были обезображены нечеткими татуировками: не глубже кожи, снова напомнила себе Иссерли.

В конце концов, неторопливо приближаясь к нему с южной стороны, она решила, что раньше с ним не встречалась.

Стоило ему усесться в машину, как Иссерли поняла: никакого добра эта встреча ей не сулит. Ей стало казаться, что одно лишь присутствие его отменяет законы физики — что электроны, скажем, начали вибрировать намного быстрее, метаться по машине, рикошетом отскакивая от ее стен, точно обезумевшие насекомые.

— Мимо Редкасла не поедете?

Иссерли окатил кисловатый запашок спиртного.

Она покачала головой:

— Инвергордон. Если вас это не устраивает, то…

— Не, клево.

Он пожал плечами, пристукивая запястьями по коленям, словно следуя ритму встроенного в него плеера.

— Ладно, — сказала Иссерли и отъехала от обочины.

Машин на шоссе было мало — жаль, это плохой знак.

Кроме того, она обнаружила, инстинктивно ухватилась за руль так, что локти свисли вниз, загораживая от пассажира ее груди. И это тоже было плохим знаком.

Впрочем, он все равно пожирал их глазами.

Бабы так не одеваются, думал он, если только им перепихнуться не приспичит.

Главное, пусть не ждет, что он ей заплатит. Как та шалава в Галашилсе. Купишь им выпивку, и они уже думают, что с тебя можно двадцать фунтов содрать. Он что, на лузера похож?

По дороге на Инвергордон клевое местечко есть, «Академия» называется. Тихое. Вот пускай там у него и отсосет. Так хоть на ее корявую рожу любоваться не придется.

Титьки ее будут у него между ног болтаться. Если хорошо поработает, он их малость потискает. А поработает она как надо. Она вон уж и дышит неровно, будто сука течная. Не то что та шалава в Галашилсе. Этой что ни дай, довольна будет. Уродины они всегда такие, разве нет?

Хотя он, конечно, не из тех мужиков, на которых только уродины и западают.

Просто, вот он, вот она. Это как сила природы, верно? Закон гребаных джунглей.

— И куда же путь держите? — весело поинтересовалась Иссерли.

— Да просто не могу в одном месте торчать, мозги пухнут.

— Стало быть, перебираетесь с одной работы на другую?

— Тут ваще никакой работы не найти. Нет тут такой херовины.

— А правительство тем не менее ждет, что искать ее вы будете, так?

Это проявление сочувствия на него большого впечатления не произвело.

— Они, суки, меня на гребаную учебу пристроить хотели, — неожиданно вскипел он. — Иди, говорят, найди каких-нибудь старых пердунов, пускай они тебе все мозги засрут ремонтом центрального отопления, а мы тогда правительству скажем, чтоб пособие оно тебе больше не давало, идет? Плата за молчание, мать их. Прикинь.

— Отстой, — согласилась Иссерли, надеясь, что это слово из его лексикона.

Дышать в машине становилось нечем. Каждый кубический миллиметр разделявшего их пустого пространства заполнялся его смрадным дыханием. Решение необходимо было принять как можно быстрее; кончики ее пальцев зудели от желания ударить по рычажку икпатуа. Однако следовало сохранять — и любой ценой — выдержку. Поддашься порыву — накличешь беду.

Несколько лет назад она всадила иглы в стопщика, спросившего у нее, проведя в машине меньше двух минут, как ей понравится получить по толстому болту в каждую дырку. Английский ее был тогда намного беднее нынешнего, ей потребовалось время, чтобы понять: речь идет вовсе не о слесарных работах. А когда она поняла, стопщик уже вытащил из штанов пенис. Она запаниковала и уколола его. Это было очень плохое решение.

Полиция разыскивала дурня несколько недель. Его фотографию показывали по телевизору, напечатали не только в газетах, но даже в особом журнале для бездомных. Он описывался как человек уязвимый и ранимый. Жена и родители обормота молили всех, кто мог его видеть, связаться с ними. И уже через несколько дней, несмотря на то, что Иссерли подобрала его в уединенном, как она полагала, месте, полиция сосредоточилась на поисках серого универсала «ниссан», за рулем которого сидела, скорее всего, женщина. Иссерли пришлось отсиживаться на ферме целую, как ей показалось, вечность. Ее верный автомобиль отдали в распоряжение Енселя и тот раздраконил его, чтобы оборудовать вторую по качеству машину фермы — кошмарного монстрика, именовавшегося «ладой».

— Ошибиться может каждый, — утешал Иссерли Енсель, пока они трудились в поте лица над тем, чтобы вернуть ее на дорогу, — руки у него были испачканы черной смазкой, глаза налились кровью от постоянной возни со сварочным аппаратом.

Но Иссерли все равно считала, что опозорилась дальше некуда, и даже сейчас, вспоминая о своем промахе, она невольно крякала от стыда. Больше такого не случится, никогда.

Они уже ехали по участку А-9, который переделывали в двухрядный; по обеим сторонам шоссе мелькали громыхающие металлические динозавры, люди в одинаковых рабочих спецовках, груды земли. Шум здесь стоял изрядный, но ее он почему-то успокаивал.