Читать книгу "Шум прибоя - Юкио Мисима"

глава седьмая

Настал день, когда Хироси, младший брат Синдзи, вместе с классом отправился в путешествие в Осаку и Токио. Экскурсия была запланирована на шесть дней, с пятью ночевками. Школьники, прежде никогда не покидавшие остров, были счастливы увидеть большой мир острова Хонсю. Они пришли в восторг от повозки эндзабуро.

— Ого! Какая большая собака тащит за собой уборную! — кричали они.

Многое, что воочию увидели на экскурсии школяры с далекого островка, было известно им только по картинкам из учебников или по рассказам взрослых. Сколько бы они ни напрягали воображение, трудно было представить и электричку, и высокие здания, и метро, и кинотеатры.

Настоящие, а не воображаемые диковины большого города ошеломили их. Теперь на целый год унылой островной жизни хватит разговоров о столичных поездах, шумно проносящихся туда и обратно, о толпах людей…

Перед отъездом на экскурсию в храме Хатидай распродали много оберегов. Сами ни разу не бывавшие в больших городах, родители отправляли своих чад в столицу как на погибель. Экскурсия казалась им авантюрным приключением, хотя их собственная повседневная работа на море была куда опаснее и рискованнее.

Мать Хироси проявила небывалую щедрость: из двух яиц приготовила дорожный завтрак — сильно пересоленный омлет. Положила в портфель фрукты и карамель, однако припрятала их так, чтобы гостинцы можно было найти с трудом.

Из рейсовых катеров ходил только «Камикадзе»,[4]что отправлялся с острова в час дня. Катер тарахтел, как старое корыто. Капитан не любил, когда нарушались установленные порядки. Он прекрасно знал, что если прибудет в Тобу намного раньше отхода поезда, то даром потратит время и деньги. С трудом, однако, он поддался уговорам отчалить пораньше, потому что среди школьников был и его сын.

Школьники с флягами и ботинками на шее заполнили и палубу, и каюты катера «Камикадзе». На пирсе толпились родители — их строгие наставления еще больше пугали учителей, возглавлявших экскурсию. В деревне на острове Утадзима мнение родителей всегда было весомым. Под их влиянием некоторые преподаватели, на кого ложилось клеймо «коммунистов», были вынуждены покинуть остров, другие же продвигались по служебной лестнице, становились завучами или получали звание старшего учителя. Особенной любовью пользовались многодетные женщины.

Погожим весенним днем вскоре после полудня катер тронулся в путь, и родители наперебой стали выкрикивать имена своих чад. На всех школьниках были одинаковые фуражки. Дождавшись, когда лица провожающих стали неразличимы, дети закричали:

— Придурки! Свиньи!

Все дети были в черной униформе. Издалека ярко поблескивали золотые пуговицы и кокарды.

Вернувшись с пирса, мать присела на пол в пустой тихой комнате. В доме даже днем было сумрачно. При одной мысли, что скоро сыновья повзрослеют и начнут уходить в море, мать разрыдалась.

Высадив школьников в порту Тоба на острове Жемчужном, катер вновь обрел свой провинциальный и беззаботный вид. Команда готовилась к возвращению на Утадзиму. На старой паровой трубе, накрытой деревянным ведром, и на крупной рыбе в садке, прицепленном за причал возле носа катера, играли солнечные блики, отраженные волнами. Перед катером высилась серая стена склада с белой надписью «Лед».

В стороне от людей на краю причала, держа в руках сумочку, стояла дочь смотрителя маяка. Тиёко давно не навещала остров и мало общалась с местными жителями. На ней был скромный темно-коричневый костюм, отчего ее лицо без пудры казалось еще неприметнее. Люди находили ее привлекательной, хотя порой в ее взгляде сквозила неприветливость, отчего лицо ее делалось довольно унылым.

Тиёко считала себя некрасивой, поэтому почти всегда пребывала в угрюмом настроении. За годы учебы в токийском университете она стала образованной и воспитанной девушкой. Однако мысль, что она вовсе не красавица, словно бы отпечаталась на ее лице. От этой мысли, которую Тиёко постоянно пестовала в себе, в ее характере развились гордость и самонадеянность, и девушка стала походить на тех, кто никогда не сомневается в своей красоте.

Ее отец, человек добрый, сам того не ведая, давал пищу ее угрюмым мыслям. Он всегда жаловался гостям, что дочь унаследовала от него некрасивые черты. Из соседней комнаты она слышала его откровенные разговоры. «Ну, конечно же, дочь взрослая, на выданье, не красавица, потому страдает. Не без моей вины. Видно, судьба такая».

Кто-то тронул Тиёко за плечо. Она обернулась. На нее смотрел Ясуо Кавамото в кожаной куртке, блестевшей на солнце. Он улыбался:

— С возвращением! На весенние каникулы?

— Да, вчера закончились экзамены.

— А-а, значит, потянуло на домашние хлеба! Накануне по просьбе отца Ясуо ездил по кооперативным делам в управление префектуры, переночевал у родственников в Тобе, которые держали небольшую гостиницу, и сегодня возвращался на Утадзиму. Он был одногодком Тиёко, вращался в обществе, умел говорить по-столичному. В его веселых глазах Тиёко читала: «Эта девушка мне интересна». От такой догадки она съежилась и сникла еще больше. Тиёко очень хотелось взглянуть в глаза мужчины, который скажет: «Я тебя люблю» — как говорят в кино или романах. Но вместо этих слов, разрушив ее мечтания, с палубы катера «Камикадзе» раздался грубый мужской голос:

— Эй! Прихвати футон!

Вскоре она увидела, как подошел какой-то мужчина и взвалил на плечо украшенный арабесками большой сверток, прежде лежавший на причале в тени склада.

— Катер уже отправляется, — сказал Ясуо.

Перепрыгнув с причала на катер, он подал Тиёко руку. Его ладонь была тяжела, словно железо. Руки токийских мужчин намного мягче. Она представила, какое должно быть рукопожатие у Синдзи — тот никогда не подавал ей руки. Заглянув в люк, она увидела в полутемной каюте какого-то человека. С белым полотенцем на шее он лежал на татами. В тот же миг его очки блеснули солнечным светом, ослепив ее.

— Лучше посидеть на палубе. Хоть и прохладно, все равно.

Ясуо и Тиёко спрятались от ветра за капитанский мостик. Они присели на палубу, прислонившись к бухте каната.

— Ну-ка, приподымите свои задницы! — велел молодой и нагловатый помощник капитана, вытаскивая из-под них доску, заслонявшую вход в каюту.

Краска на капитанском мостике облупилась до древесины. Капитан ударил в колокол, и «Камикадзе» отчалил.

Они отошли от дребезжавшего старого движка и стали смотреть на медленно удалявшийся порт Тоба. На мгновение в голове Ясуо образ Тиёко слился с женщиной, тайно предлагающей себя за деньги. Однако он прогнал эту бесстыдную мысль. В деревне сплетничали о его связях с женщинами. Впрочем, он никогда не хвастался и уклонялся от таких разговоров, поэтому о нем пошла молва как о человеке лицемерном.