Читать книгу "Храм на рассвете - Юкио Мисима"

В Бангкоке стоял сезон дождей. В воздухе постоянно висела водяная пыль. В потоках яркого солнечного света порой тоже плясали дождевые капли. На небе, даже когда облака плотно закрывали солнце, где-нибудь обязательно проглядывала ослепительно сиявшая голубизна. Ни с чем не сравним был тот пепельно-мрачный цвет, которым наполнялось небо в ожидании ливня. Зыбкая мгла окутывала ряды низких домов, среди которых повсюду были разбросаны зеленые кокосовые пальмы.

Название Бангкок, буквально «город олив», столица получила в эпоху династии Аютия,[1]когда здесь росло множество оливковых деревьев, было и еще одно старинное название — «город ангелов». Все сообщение в городе, лежащем практически на уровне моря, осуществлялось по каналам. На самом деле это были рвы, оставшиеся после строительства дороги, потом они превратились в реки. После возведения домов, для чего тоже насыпалась земля, образовались пруды. Из прудов вода естественным образом перетекала в речушки — и возникла сеть так называемых каналов, и все они стремились к матери воды — реке Менам, которая в лучах солнца казалась то светло-, то темно-шоколадной, совсем как кожа здешних жителей.

В центральной части города стояли трехэтажные здания европейского типа с балконами, там, где селились иностранцы, было много кирпичных домов в два-три этажа, но деревья на улицах, сообщавшие этому городу особую прелесть, во многих местах при реконструкции улиц были вырублены и пошли на мощение дорог. В сохранившихся аллеях акации нависали над дорогой, преграждая путь лучам палящего солнца, и черным кружевом расстилали на дороге тень; после ливня, сопровождавшегося раскатами грома, поникшие от жары листья оживали и бодро распрямлялись.

Оживленностью Бангкок напоминал некоторые города южного Китая. По улицам сновали двухместные трехколесные тележки с откинутым в сторону пологом, иногда проводили буйволов с полей в окрестностях Банкаппи — на их спинах сидели вороны, в глаза бросались черные лоснящиеся пятна — это блестела кожа нищих, больных проказой. Вокруг бегали абсолютно голые мальчишки, девочки были прикрыты по бедрам повязками с золотым шитьем. На утренних базарах продавались диковинные цветы и фрукты. В китайском квартале в лавках золотых дел мастеров горели огнем цепи из чистого золота, закрывая прилавок, будто бамбуковая штора.

Однако с наступлением ночи город оказывался во власти луны и звезд. Кроме гостиниц, имевших свое электроснабжение, только дома приобщившихся к цивилизации богачей кое-где освещали улицы города праздничным светом. Большинство жителей пользовались керосиновыми лампами, жгли свечи. В низких домишках, тянувшихся вдоль реки, семьи проводили вечер при единственной свече, горевшей перед статуэткой Будды, и за бамбуковой шторой в глубине дома призрачно поблескивала позолота. Перед Буддой курилась, распространяя аромат, толстая бурая свеча. Дрожащие блики, которые бросали на воду огоньки свечей, горевших в домах на другом берегу реки, порой заслонялись силуэтами проплывавших суденышек.

В прошлом году, 15-м году Сева,[2]название страны — Сиам было изменено на Мыанг Тай, в европейских документах — Таиланд.

Бангкок называли восточной Венецией, но вряд ли исходили при этом из внешнего облика столь несопоставимых по размеру и архитектуре городов. Причин для такого сравнения было две: во-первых, водное сообщение по многочисленным каналам и, во-вторых, огромное количество храмов. В Бангкоке их было семьсот.

Словно разрывая зеленый покров, возвышались надо всем башни — непременный атрибут буддийского монастыря, на них ложились первые блики рассвета, и на них до последнего держались лучи заходящего солнца, все время, пока светило солнце, башни причудливо меняли цвет.

Храмы обычно были небольшими, но в девятнадцатом веке Рама V, Великий император Чулалонгкорн, построил Ват Бэнчамабопитт — Мраморный храм — великолепное современное архитектурное сооружение.

Нынешний правитель — Рама VIII, его величество Ананда Махидон, вступил на престол в 10-м году Сева,[3]в возрасте одиннадцати лет и сразу же отправился учиться в Швейцарию, в Лозанну. Сейчас ему исполнилось семнадцать, но он по-прежнему прилежно одолевал науки за границей. В его отсутствие неограниченную власть получил премьер-министр Руан Пибун, который лишь формально консультировался с регентами. Должность регентов имели двое. Его высочество, принц Атитт Апа являлся таковым номинально, фактически же регентом был Приди Паномионг.

В свободное время его высочество принц Атитт Апа, будучи ревностным буддистом, часто посещал расположенные в разных местах храмы и как-то вечером специально отправился в Мраморный храм.

Храм находился рядом с маленькой речушкой, от нее шла аллея акаций — дорога к Накхонпатому.

Ворота, которые охраняли две каменные лошади, украшала напоминавшая сверкающий кристалл корона в стиле древних кхмеров, рыжие от ржавчины створки ворот были распахнуты. Слева и справа от вымощенной каменными плитами дороги, ведущей прямо к храмовому залу, на сиявших изумрудной зеленью газонах стояли две беседки с башенками, построенные по образцу древнеяванских. На газонах цвели подстриженные под шар невысокие деревья, на крышах беседок на языках пламени танцевали белые львы.

Колонны из белого индийского мрамора на фасаде храма, стоящие на страже два мраморных льва, по-европейски низкий каменный парапет — все это, как и мрамор стен, отражая лучи заходящего солнца, просто слепило. Однако то был всего лишь белый холст, предназначенный подчеркнуть роскошь нанесенных на него золота и киновари. Арки типично готических окон с внутренней стороны оживлял красный цвет и окружало пламя сверкающей позолоты сложных узоров. И на белых колоннах фасада в венчавших их украшениях блестело золото священных змей, обвивавших колонны, скаты крытых красной черепицей крыш окаймляли поднявшие голову золотые змеи, и везде на коньках крыш, словно острый носок женской туфельки, которым ее хозяйка стремилась достать небо, тянулись вверх, рассекая золотом глубокую синеву, напрягшиеся змеиные хвосты. Золото неярко сверкало в лучах тропического солнца, оттеняя белизну оперения голубей, резвившихся на крыше.

Однако когда небо начинало грустнеть и потревоженные белые голуби вспархивали, они делались черными, как сажа. Будто пламя золота, бесконечно умноженное в украшениях храма, начинало коптить.

Кокосовые пальмы во дворе храма застыли в немом изумлении, похожие на фонтаны, выбрасывающие брызги зелени.

Растения и животные, металл, камень, красная охра — все мешалось, плавилось, кружилось в лучах яркого света. Мраморная грива огромных белых львов, охранявших вход, напоминала подсолнухи. Плотно сидевшие в широко распахнутой пасти зубы — семечки, а дышащая злобой морда — сам цветок подсолнуха.