Читать книгу "Последний князь удела. "Рядом с троном – рядом со смертью" - Дмитрий Дюков"

— Токмо царица Марья да родня ея, отобедав, спать полегли, тут-то тебя омертвелого московские жильцы примчали. Государыня бежать кинулась во двор в единой сорочице, вмале[24]постельничицы остановили от срама прилюдного, — поведал он.

Прибежал Баженко с новостями.

— Нагие на торгу посадских мутят, кричат-де, Борискины людишки царевича всякою бранью неподобною лаяли, непригожими словами имя его бесчестили, а сам конюший, мол, по злобе своей безмерной младшего сына великого государя Иоанна Васильевича зелием опоил. — И, отдышавшись, прибавил: — Ещё созывают чёрный люд всем миром идти к царю, челом бить на злодейство евонного шурина да просить выдать его головой.

Старший Тучков закряхтел:

— Не гневись, царевич, дядья твои вельми злонравное семя, крамолу творят в святый день Воскресения Христова, словно креста на них нет.

Но вот мятеж-то им не удался, народ в воскресенье горлопанить был явно не настроен, а может, недавнего кровавого бунта горожанам хватило. В понедельник же пришла весть, что царь Фёдор[25]отъехал на Москву через Николо-Улейминский монастырь. После этого жизнь в Угличе потихоньку вошла в обычное русло, народ притих и ждал, чем кончится сыск об убийстве служилых московских людей. Семья матери, узнав о царёвых жалованиях, довольно потирала руки. Они уже послали доверенного человека в Москву, чтоб он разузнал в Поместной избе,[26]когда будет жалованная грамота и на что именно. В Угличском уезде они попытались вернуть прошлые порядки практически сразу, семья убитого дьяка потеряла кормившее их поместье, все сочувствующие им затаились, дабы не попасть под горячую руку управителя удела Михаила Нагого. Я же находился фактически под домашним арестом.

Сперва казалось, что это наказание, но позже выяснилось, что это обычная жизнь знатного наследника. Распорядок дня был таков: побудка с рассветом, одевание, заутреня, а потом и литургия, обед, после немного свободного времени и дневной сон. Причём спать ложились все, кто относился к обеспеченным людям, такая вот русская сиеста. За послеобеденным отдыхом следовали краткие попытки научить меня грамоте. Выяснилось, что читать местные тексты я не могу совершенно, рукописные буквы не походили одна на другую, некоторые были совершенно незнакомы, слова писались каждый раз по-новому. В предложениях были произвольно расставлены пробелы и знаки препинания. К тому же непонятные надстрочные знаки, ну и сорок одна буква алфавита, причём каждая в трёх формах написания, казались мне явным перебором. В общем, в книги, написанные уставом, младшим или старшим полууставом, я смотрел словно баран на новые ворота.

Подивившись, что царевич начисто забыл азбуку, духовник Марьи Фёдоровны, отвечавший за образование её сына, начал подготовку с азов. Причём в буквальном смысле этого слова. Вся наука заключалась в затверживании наизусть алфавита — аз, буки, веди и далее прочие ижицы — и молитв. После уроков был ужин, затем вечернее богослужение, за ним раздевание в спаленке, молитва на ночь и сон. Плюс ко всему было невозможно остаться наедине, днём следили мамки да дворовые сторожа, ночью истопники да сенные служки. Если удавалось уговорить выйти со двора, поездки ограничивались территорией кремля под присмотром служилых дворян. Такой режим мог довести до полного нервного истощения человека двадцать первого века, привыкшего к постоянной деятельности и развлечениям. Особенно утомляло ежедневное присутствие в церкви, на это уходило до пяти часов в сутки, если, конечно, не было праздника. В праздничные дни служения начинались с рассветом и заканчивались затемно.

Средневековая кухня тоже изрядно достала. Каши из четырёх сортов круп, похлёбки с ними же, разные заливные и студни и на второе мясо или рыба, приготовленные несколькими способами. Способ употребления горячего — руками и ножами, без каких-либо других приборов и тарелок — выглядел диковатым. На этом фоне хлебание супа из одной огромной миски впятером уже выглядело верхом этикета. Единственным кулинарным открытием стали пироги, огромные, с разными слоистыми начинками, странно, что таких не делали в современном мне мире. Все холодные напитки именовались словом «пиво», понять, какой напиток алкогольный, а какой нет, по названию было непросто. Чая и кофе не было и в помине, единственным питьём, подававшимся в горячем виде, был сбитень да взвар. Хотя с наступлением Петрова поста стало ясно, что прежнее меню было изобильным.

В третий постный день покой маленького городка был растоптан ворвавшимся конным отрядом. Прибывшие оказались новой сыскной комиссией, но вот дело было уже о расследовании измены Нагих и мятеже углицких жителей. Старшее должностное лицо — дьяк посольского приказа велел схватить братьев Михаила и Григория вместе с их дядей Андреем Нагим. А до протестовавшей царской вдовы довёл: случились, мол, на Москве пожары великие, и розыском сысканы зажигальники. Пытошными речами злодеи те прямо указали на Нагих, как на того воровства доводчиков.[27]

Следователи сразу взяли быка за рога, и подклети губной и дьяческой избы заполнились задержанными горожанами, кое-кого из них взялись пытать. Дело принимало худой оборот, и я начал уговаривать Марью Нагую отпустить меня к Москве, попробовать упросить сводного брата о помиловании. Испуганная женщина пребывала в сомнениях, но утопающий хватается за соломину, и разрешение на отъезд было получено. В попутчики были приданы дядька Ждан, семеро детей боярских царицыного двора и уездных, да трое холопов. Московские сыскные, видимо, не имели инструкций на этот счёт, поэтому задерживать младшего брата царя не решились, но несколько своих воинов в конвой отрядили для пущего стережения.

Глава 9

Из Углича колонна конных вышла на заре, шумных проводов не было. Старшим отряда, или, как говорили местные, — в головах назначили наиболее опытного в военном деле из боевых слуг — Самойлу Колобова. Двинулись по Переяславской дороге, у каждого помимо верховой была и заводная лошадь с навьюченными на неё припасами и снаряжением. Выдерживать постоянную скачку я не мог, и поэтому сопровождению приходилось каждые пару часов устраивать привал, что сильно снижало и так невеликий темп. Добраться до Переславля-Залесского до ночи не удалось, и нам пришлось устраиваться на ночлег в чистом поле.

Наша ватага устроилась на краю берёзовой рощи, москвичи расположились чуть поодаль, наособицу. Спутанных коней пустили пастись на лежавший между стоянкой и дорогой луг, назначив к ним сторожей от диких зверей и лихих людей. Пока на огне в медном котле побулькивало варево, я рассматривал своих попутчиков. Дворяне царицы — Колобов, Козлов, Лошаков — были мне уже хорошо известны, Астафьев Фёдор и Афремов Богдан служили старшими над конюхами, а вот уездных помещиков я видел впервые. Те, заметив любопытный взгляд, подошли представляться. Старший из них назвался сыном боярским Микитой Нагиным, другой, помоложе, имел тот же чин, а звался Гришкой Отрепьевым. Мне показалось, что это имя я в прошлой жизни слышал, но вот в каком контексте, не помнил. Заинтересовавшись, порасспрашивал его. Григорий сообщил, что он новик, то есть в службе ещё не был, служит за отца, поскольку тот стар стал. Поместил его родителя на землю[28]царь Иоанн Васильевич, в пользовании у них малое сельцо да две деревушки, всего девять дворов, да своя пашня. Род их небольшой, вотчины[29]и поместья родственников в нашем уезде и соседней Юхотской волости, также есть у него брат-недоросль, Иван, в разряды они ещё не вёрстаны.[30]Собственно, ничем выдающимся он не выделялся, а вот фамилию я его точно знал, осталось только вспомнить откуда.