Читать книгу "Черная земляника - Стефани Коринна Бий"

I

— Посмотрите на эту землянику, Пьер! До чего ж они красивы, эти осенние ягоды! Мне хочется их попробовать.

Сперва мы с Габриелем притворились, будто не слышим, и продолжали идти. Она шагала впереди, чуть медленней нас. Я шел за ней следом, почти вплотную, смотрел на ее шею, на прелестную продолговатую ложбинку, уходившую под волосы, и спрашивал себя, чувствует ли она мое дыхание.

— Как же мне хочется попробовать эти ягодки, особенно вон ту, поглядите!

На этот раз мы поглядели. Земляничный кустик, на который указала молодая женщина, рос у самого края обрыва, но ягода — темно-красная, почти багровая — рдела так ярко, что выглядела и в самом деле очень соблазнительно. Вся листва вокруг нас была странного карминно-розового цвета; такой бывает жидкая кровь, хотя это наблюдается довольно редко, и такая краска сейчас залила щеки Жанны. Именно здесь, на выступе под этим обрывом, нашли тело Анатаза. Жанна склонилась над пропастью. Знала ли она об этом? С каким-то необъяснимым упрямством она заглянула в пустоту и знаком велела нам остановиться. Нас обоих пронзило чувство глубокой обиды, униженности от того, что эта женщина обращается с нами, как со своей свитой — нет, как со слугами… Повинуясь ее властному жесту, мы остановились и опустили наземь свою ношу, но наши руки, все еще хранившие ритм ходьбы, продолжали легонько покачиваться. Мы инстинктивно протянули их вперед, стараясь коснуться ее талии. Что пробудили в нас эти скудные остатки нежности? Не знаю. А она нагибалась все ниже и ниже. Достаточно было одного движения — даже не толчка, а именно простого движения руки, — чтобы она рухнула в пропасть. Габриель не смотрел на меня, но я и без того чувствовал, что он думает о том же.

— Да они давным-давно высохли от холода, — буркнул он.

— Нет-нет, уверяю вас, она чудесная, эта земляничка, я ведь вижу! Какое чудо, правда, Пьер? Ее защитила скала, нагретая солнцем, или, может, здесь дул какой-нибудь теплый ветерок…

Мы стояли не шевелясь.

— Вы боитесь? — спросила она.

Да при чем тут страх?! Что нам стоило шагнуть туда, вперед — пара пустяков. Хотя… честно говоря, было жутковато.

— Значит, придется мне самой до нее добираться?

Она взглянула на меня, и в ее глазах, как мне почудилось, промелькнула ироническая усмешка. Потом она опять нагнулась и протянула руку к ягоде. И снова мы с Габриелем почувствовали сильное искушение толкнуть ее. Дыхание пропасти дурманило нас… Внезапно из-под наших ног, с пожухшей травы, выпрыгнули, распустив свои красно-голубые крылышки, два серых кузнечика.

— Возьмите да сорвите сами!

Не могу понять, как у меня вырвалась эта грубость. Габриель невольно ухмыльнулся. Уж не это ли придало нам храбрости? Не это ли развязало руки? В немом безжалостном порыве мы столкнули ее вниз.

II

Четыре месяца назад, после моей болезни, врач приказал мне прервать занятия правоведением: «Молодой человек, сейчас вы спасены, но дабы окончательно разделаться с туберкулезом, вам необходимо подышать горным воздухом. Полнейшее спокойствие, никакого переутомления, и вы к нам вернетесь крепким и здоровым, как никогда». Мог ли он предвидеть, наш простодушный, наш святой доктор, на какое невероятное приключение обрекает меня, притом с самыми благими намерениями?!

В июле я приехал в эту Богом забытую деревню. И очень скоро влюбился в женщину — горожанку, вышедшую замуж за местного егеря, в общем-то, красивого мужчину, но очень уж нелюдимого и, казалось, мало обращавшего внимание на свою супругу. Жанне явно нравились мои страстные взгляды, да и рассуждения мои она слушала с интересом. Я не смел надеяться на большее, хотя временами ее обуревала какая-то странная раздражительность, и тогда ее лицо на миг принимало похотливое выражение. Не скажу, что это отвращало меня от нее. Мне возразят: да ты, верно, и сам не вполне нормален, коли тебя соблазняют такие вещи. Отвечу: рыбак рыбака видит издалека; а еще говорят, что противоположности сходятся. Ох, я чувствую, что мои максимы приведут вас в ярость.

Каждый день я бродил по бескрайним альпийским лугам. Эти ступенчатые террасы, где копыта деревенских стад выбивали параллельные колеи, на заре окутывало марево, начинавшее светиться с восходом солнца. Но это мерцал не сам туман, а венчики анемонов, чье узорчатое кружево, окропленное капельками росы, расстилалось там, наверху.

Сначала я шел через сосновый лес. Дорога была крутая и скользкая, с выступающими узловатыми корнями, и я спотыкался, а бывало, и падал, тешась в одиночестве собственной жалкой неуклюжестью. Я шел и думал об этой женщине. Но была ли это женщина? Нет, скорее, дитя или… да, еще она походила на лесную ягоду… Потом дорога кончалась, дальше я брел наугад, и под моими подошвами с треском лопались зернышки дикого тмина: они пропитывали землю своим ароматом, как пропитан им ржаной деревенский хлеб. На этой опаленной зноем желтой каменной громаде с багровыми вкраплениями изредка встречались полоски сочной зеленой травы — видно, туда смог добраться какой-нибудь горный ручеек, — и как же весело смотрелась посреди иссушенных скал эта свежая изумрудная поросль!

У меня кружилась голова, мир уходил из-под ног: орел, паривший над кладбищем, накрывал меня своей тенью. Здесь было не много птиц — несколько альпийских жаворонков да рыжий ястреб, который недвижно парил в дрожащем от зноя небе.

Однажды утром я решил подняться еще выше. Коровы, черные с красноватым отливом, устав пережевывать то, что жара скоро превратит в пыль и сухие корешки, тихонько мычали, глядя мне вслед. Я припомнил их имена, выписанные мелом на воротах деревенских хлевов — Затанья, Вьолина, Морейна, — и улыбнулся при виде огромных пастушьих псов в кожаных намордниках с железными шипами.

Карабкаясь по утесам, изъеденным лишайниками, я видел между ними узкие ложбины. Одолев последний взгорок, я вышел к небольшому озеру. Оно было темным и полувысохшим, судя по окаймлявшей его широкой бледной полосе. Я поискал глазами «стену», о которой мне говорили, то есть старинную плотину, которую некогда выложили из каменных глыб, скрепленных смолой, на восточной оконечности озера, чтобы помешать стоку воды, но никакой стены там не было, верно, ее разрушили лавины. Подойдя ближе, я убедился, что вода идеально прозрачна: камешки в глубине были видны, как на ладони. По воде сновали взад-вперед жуки-плавунцы, легкий ветерок чуть морщил чистую гладь, и все эти морщинки, непрерывной чередой идущие к берегу, отражались в глубине озера светлыми параллельными отблесками, которые гасли и мгновенно вспыхивали вновь.

Я улегся в ложбинке на жесткой траве, усеянной солнцецветом и розовым клевером, любимым лакомством серн. Одиночество приводило меня в экстаз, вселяло необыкновенно острое ощущение собственной значимости, воодушевляло и звало к действию, а не к самоуничижению. Тем не менее я заснул.