Читать книгу "Обязательно должна быть надежда - Сергей Протасов"

— Наша работа и служба — сплошь интриги и сплетни, подковерная борьба и движение вверх по головам. Всю свою жизнь я мечтал относиться к кому-то искренне и чисто. Чтобы можно было не подозревать подлости или двуличия. Так хочется открыть душу, просто верить и доверяться, истосковалась душа по свету и бескорыстию. Понимаете меня, юноша?

— Отлично понимаю вас, дорогой Владилен Феликсович, замечательно понимаю! Я, знаете ли, и сам нередко думаю о душе в разрезе именно бескорыстия и…

— Ну вот. Размышляю себе таким манером и понимаю, что если подпишу завещание, то не смогу уже не подозревать вас. Обязательно же заползут сомнения. Так? Начну про отравленную пищу думать, ядовитые лекарства или просто про ледоруб в голове, как у Льва Давидовича. Царствие ему небесное! Потеряю аппетит и сон, установлю дополнительные замки. И не станет у меня единственного, преданного друга на склоне дней. Вы же разрешите мне называть вас другом? Человек так устроен — только начнет подозревать, сразу весь мир перевернется. Привидится такое, чего и выдумать нельзя. А наше поколение знало доносы друзей, репрессии и сталинские лагеря. Про Павлика Морозова читали? У нас нервы расшатаны. Понимаете? Ничего вы не понимаете! Одним словом, передумал я завещание составлять. Согласитесь, настоящий друг дороже любой квартиры! Не будет никакого завещания. Ради вас же и передумал. Помните? «И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». Хоть я и атеист. Если вы умный человек, а у меня нет ни малейших сомнений, то вы мне еще и спасибо должны за это сказать.

Как пораженный молнией, Эдик продолжал стоять с открытым ртом. Алые пятна на лице остановились и стали угасать. За те несколько секунд, что старик произносил свой монолог, он успел в общих чертах наметить, как распорядится миллионами, как объяснит друзьям, что сделки не будет, и где он проведет отпуск после ухода Бабина в лучший из миров. Вместо «спасибо» Свекольников подошел к столу и опрокинул в себя рюмку. Сразу налил другую и отправил вслед.

— Так приведите, приведите его ко мне! — с выражением прокричал Бабин фрагмент монолога Хлопуши и простер к Эдику обе руки. — Я хочу видеть этого человека!

— Кого? — отпрянул тот.

— Покупателя, конечно. Того или ту, неважно, о ком вы говорили недели две назад. Приведите же, пока не поздно. Ко мне вчера вечером приходили бандиты, предлагали. Я их боюсь. Так приведете?

— Приведу, конечно, — Свекольников приходил в себя. — Вернее, они сами навестят вас и скажут, что от меня. Моего интереса тут никакого нет, кроме человеческого желания помочь. — «Чтоб тебя разорвало, старый вурдалак», — подумал он. — Так что вы уж сами давайте. Одно могу сказать: я готов за них поручиться. И знаете еще что? Никому не открывайте дверь, что бы кто ни говорил, даже если милиция. Только если скажут, что от меня. Фамилию мою помните?

— Свекольников. Достаточно смешная фамилия, хотя…

— Вот и отлично. На следующей неделе покупательница придет, так вы позвоните мне, чтобы убедиться.

— Женщина? Как же это замечательно! — подскочил старик и потер руки. — Великолепно и чудесно. Вы собираетесь уже?

— Да, пора мне. Вы у нас не один, хоть и неповторимый. Еще есть бабушка и семья инвалидов. Всем обязательно требуется моя помощь. Долг, знаете ли. Призвание!

— Как жаль. Я нарочно подоставал альбомы, хотел вам показать кое-что из моей молодости и зрелости. Убежден, вам будет интересно. Хоть пять минут! Тут вся моя жизнь. И прошлая, и будущая, поскольку в будущем у меня только воспоминания о прошлом. Кто знает, сколько я проживу? Все эти бесценные фотографии и статьи я с удовольствием завещаю вам. Владейте! Уверяю вас, это гораздо ценнее, чем квартира, это бесценно — история нашего города, нашего института, история людей. То, что не купишь и не продашь. Вы же меня понимаете?

— Понимаю, конечно. Не купишь и тем более не продашь. Историю нам в институте преподавали…

— Ладно, вам некогда, тогда возьмите хоть эти две папки, тут старые газеты, — не дослушал Бабин. — Центральные и местные. Очень старые. Посмотрите. Самая первая сверху, та, где статья о моем открытии, за которое я и квартиру, кстати, получил. Прочтите обязательно, вам будет интересно.

— Какие еще газеты?

— «Правда», «Известия», «Институтский вестник», заводская малотиражка «Мирный атом». Вы торопитесь?

Он уже совсем опаздывал. Стрелки часов давно перевалили за полдень, а впереди оставались еще два адреса. Благо они располагались неподалеку. Эдуард торопился, он не хотел опаздывать на день рождения и становиться центром нетрезвого внимания. Не хотел услышать веселые реплики: «Штрафную! Тарелку ему и прибор! Маша, поухаживай за кавалером!»

6

Народ задерживался. Из знакомых в ресторане была только Маша, которую на такси отправили раньше всех с напитками. Она ходила вокруг стола, накрытого в углу помещения и отгороженного ширмой, сосредоточенно поправляла приборы и передвигала тарелки. В центре стола возвышалась ваза с теми самыми розами.

— Ой, привет! — она растерянно поставила колбасу на стол и присела, положив по-женски руки вдоль колен и подняв к нему лицо. — Ты уже пришел? А никого еще нет. Сказали, что выходят, а сами не пришли.

— Придут, — Эдик тепло посмотрел девушке в глаза. — Вот я и прибыл на подмогу. Командуй.

— Нечего командовать, все уже накрыто. Ты что пить будешь? Вино или водку?

— Вино. Я водку не пью. Красное. Давай я пока, что ли, бутылки пооткрываю.

— Угу, — кивнула она.

Эдик взялся за открывалку, а Маша наблюдала за его работой. Играла негромкая приятная музыка, бесшумные официанты в остальном зале тихо обслуживали немногочисленную интеллигентную публику.

— Спасибо тебе за букет. Кстати, очень красивый, — она перевела глаза на вазу и хитро спросила. — Чего это ты решил мне цветы подарить?

— Захотелось сделать тебе приятное. Рад, что удалось, — чуть смутился он и выдавил из себя. — Я подумал, что красивой девушке обязательно должны подойти красивые цветы. Ты же любишь цветы? — Бабинский коньяк придавал смелости.

— Конечно, — она слегка зарделась, комплимент достиг цели. Более того, она почувствовала, что, наверное, хотела бы проводить больше времени с мужчиной, который называет ее красивой. Красивой же можно называть по-разному, да и непонятно, о чем он говорил: о лице, о фигуре или обо всем сразу. Оставалось, опять же, невыясненным, чем именно красиво то, что он назвал красивым. — Очень! Именно такие темно-бордовые розы я обожаю. Знаешь, я, когда их увидела с утра…

— Конечно, он уже тут давно! — низким, прокуренным голосом Ирина Анатольевна ревела так, словно собиралась перекричать направленную на нее турбину реактивного самолета. — Я же говорила! Ну, Эдик, ну, молодец! Шустрый!

Коллектив отдела, как небольшой ураган, вкатился в ресторан. Почему-то все расселись примерно в том порядке, как они сидят на работе. Эдуард оказался почти напротив Маши, и они весь вечер поглядывали друг на друга так, словно их объединяла какая-то маленькая общая тайна.