Читать книгу "Иоанн III Великий: Ч.3 - Людмила Ивановна Гордеева"

собирался заказать и стулья, и поставец для книг, какой видел у Кирилла Белозерского, где ему было так покойно и радостно. Пока до этого руки не доходили...

В келье ещё не выветрился запах свежего дерева, исходивший от самого домика, от недавно лишь срубленных лавок и стола. Князь, не дожидаясь приглашения, скинул свой тяжёлый кожух на лавку и сам сел по-хозяйски рядом, широко расставив ноги и опершись на них локтями. Борис, как и старший его брат, великий князь, был достаточно худощав, широкий дорогой пояс с позолотой и каменьями, надетый поверх кафтана, подчёркивал его стройную ещё талию, под которой только-только начало обрисовываться небольшое брюшко — знак сытой и довольной жизни. Князю едва перевалило за тридцать. Его чистое румяное лицо с крупными правильными чертами выглядело свежим, уверенным.

Сам Иосиф остался в чём пришёл — в чёрной мантии из толстого сукна и в чёрном же небольшом куколе на голове. Он сел за стол, так, чтобы ему было хорошо видно освещённое из окна лицо князя.

— Мы с братом Андреем решили выступить против нашего старшего брата, — тяжело вздохнув, объявил князь.

— Против государя? — удивился и даже напугался чего-то Иосиф.

— Да, против великого князя, — подтвердил гость, не желая теперь называть брата своим государем.

Помолчав и видя, что терпеливый игумен не собирается сам его расспрашивать и ждёт пояснений, князь Борис продолжил:

— Терпение наше иссякло. Я тебе уже рассказывал, как обидел нас Иоанн, когда не захотел поделиться наследством покойного брата Юрия. Обделил он нас и после новгородского похода, после которого мы кругом остались в убытках. Знаешь ты, как переманивает он наших лучших слуг, а жалоб на это даже слушать не желает. Недавно же сотворил и совсем небывалое: приказал арестовать против моей воли моего же слугу князя Оболенского-Лыку, прямо на его дворе, который я ему дал. Какую-то вину на него нашёл! Да только главная его вина в том, что он перешёл от Ивана ко мне на службу. Издавна такое право у бояр имелось — переходить по желанию от одного удельного князя к другому. А теперь он, видишь ли, лишил своих бояр такого права против их воли. Да и не об этом теперь речь, а о нас!

Князь Борис распрямился и рубанул по воздуху своим крепким нетерпеливым кулаком:

— Слугами своими хочет нас старший брат сделать! Новгород покорил, а теперь и нас, как тот Новгород, покорить желает. А мы не хотим рабами его делаться!

Князь замолк, подозрительно огляделся по сторонам:

— Я доверяю тебе, владыка, надеюсь, не подведёшь меня? Так вот, ссылались мы с Новгородом, обещали его жители принять нас к себе, если мы с братом к ним приступим. Вместе нам будет легче независимость свою отстоять. Мы обсуждали уж с братом Андреем, как всё это лучше сделать. Да только вчера получил я известие, что Иоанн неожиданно начал войско собирать, прислал ко мне гонцов, требует, чтобы я к нему с полками шёл, вроде бы для того, чтобы псковичей от немцев защищать. Так я собираюсь снова гонца к Андрею послать, чтобы договориться, что дальше делать, что ответить великому князю. Ведь если полков к нему не пошлю, он сразу поймёт, что мы не собираемся ему подчиняться, расценит это как измену, я его знаю. Впрочем, это и будет наш бунт против его тирании. Не знаю, что мне Андрей ответит.

Иосиф хорошо понимал чувства молодого горячего князя, ценил его свободолюбие, но он также хорошо видел, к чему приведёт отступничество братьев. Игумен сохмурился, радостное его состояние от только что сделанного большого подарка — земель с крестьянами — померкло. Поколебавшись, он решил всё-таки возразить своему благодетелю:

— Ты понимаешь, сын мой, что на Руси вновь может междоусобная война подняться?

— Да нам-то что делать? Разве у нас есть иной выход? Может, великий князь одумается, пойдёт на мировую, уступит то, что нам исстари, по рождению положено?

— А если, как и вы, упрётся? У него своё войско — русские люди, у вас — своё. И тоже русичи. А не жаль, если друг друга сечь начнёте? Тут уж и татары с литовцами своего не упустят! Думаешь, что приключится?

— Пусть Иван думает, ему царствовать единовластно хочется! Нам с Андреем чужого не надобно, нам бы своё удержать. А у Андрея есть ещё и своя обида. Он по старшинству следующий за Иваном. Исстари на Руси принято было после себя на великом княжении старшего в роду оставлять. И Дмитрий Донской, прадед наш, так завещал! Иван же во всеуслышание своим наследником и великим князем сына своего, юного Ивана, утвердил! Во всех указах его теперь великим князем и даже государем величают. Разве это по-божески, по справедливости? И что нам делать прикажешь? Терпеть? Он на моих землях уже принялся хозяйничать, слуг моих, как вор, крадёт, князя Оболенского к себе приказал утащить, говорят, в кандалы оковал. Этак и до нас самих скоро доберётся! Ждать сидеть прикажешь?

Серо-голубые глаза князя Бориса, похожие на великокняжеские, от волнения повлажнели, поголубели. Он нетерпеливо глядел на Иосифа, будто тот теперь же должен вынести какое-то единственно верное, важное решение, которое тут же снимет все проблемы. Но Иосиф не был волшебником. Он лишь твёрдо знал, что ничего хорошего бунт братьев ни для них самих, ни для земли Русской не принесёт. Потому он должен остановить князя. Но как? Этого он не знал. Судя по всему, тот уже принял решение, договорился обо всём с другим братом-бунтовщиком, и теперь отговаривать его всё равно что сражаться с ветром. Но он не мог не попытаться:

— А ты не боишься, сын мой, что Господь спросит с тебя, если по твоей вине прольётся кровь христианская? — Иосиф старался говорить голосом ласковым, располагающим, чтобы никоим образом не распылять князя.

Тот опустил голову, минуту подумал.

— Отчего же Иван не боится лить эту кровь? Сколько душ русских в Новгороде загубил?

— Каждый за свой грех сам перед Господом ответит. Ты о себе лучше подумай!

— Потому я, господин, и пришёл к тебе, что нет покоя на сердце, что сомнения одолевают. Сколь ни пытался я молиться Господу, как ты учил, быть примерным христианином, а ничего у меня не выходит, не слышит меня Господь, не чувствую я Его участия, нет у меня мира в душе. Может, и самого Его нет? Так чего тогда и бояться-то?

— Молод ты ещё,