Читать книгу "Великий государь - Александр Антонов"

Они стояли друг против друга как бойцы, готовые сойтись в рукопашном бою. Да силы были неравными. Царь Борис Годунов, усохший за последние три года, во всём уступал богатырской стати первого боярина России, князя Фёдора Романова. Князь-боярин стоял перед государем, возвышаясь над ним почти на голову. Широкие плечи развёрнуты, грудь полна мощи, а руки, которые он упирал в бока, таили бойцовскую силу. И атласный пояс под руками, затянутый по бёдрам, тоже был из тех, что повязывают бойцы перед схваткой.

Глядел Фёдор Никитич на Бориса Фёдоровича гордым и независимым взглядом тёмно-серых глаз, и голова его была высоко вскинута, отчего высокий лоб с крутыми надбровьями казался ещё выше. И стоило Фёдору сделать одно движение руками, схватить Бориса за грудь, он легко был бы распластан на мраморных плитах малого тронного зала, где случилось сойтись государю Борису Годунову и боярину Фёдору Романову, в прежние юношеские годы неразлучным друзьям.

Ан не дано было сойтись князю с царём в честном бою, потому как в сей час Борис не хотел этого боя, да и сила была в руках у него большая, чем у Фёдора. И царю нужно было лишь сделать лёгкий жест рукой, как два могучих царских рынды-телохранителя схватили бы князя и скрутили ему руки.

И сошлись они в середине малого тронного зала только потому, что царь Борис в присутствии множества вельмож, кои стояли за его спиной, был намерен обвинить боярина Фёдора Романова в измене и покушении на его жизнь. И с этой целью он собрал в свой дворец многих именитых думных бояр, князей, думных дьяков и архиереев, толпившихся в глубоком молчании и ожидавших развязки этого поединка.

Впереди толпы стояли бояре-князья Шуйские, Василий и Дмитрий, именитый боярин князь Фёдор Мстиславский, царский дядя боярин Семён Годунов и думный дьяк Василий Щелкалов. А за их спиной, стараясь быть незамеченным, стоял ключник боярина Александра Романова, брата Фёдора, Бартенев второй, главный свидетель обвинения.

Несколько дней назад чёрные слуги Разбойного приказа, который возглавлял боярин Семён Годунов, по навету Бартенева налетели на московские палаты князей Романовых в Китай-городе на Варварке, учинили обыск и нашли мешок кореньев — отравное зелье — в каморе у князя Александра и по приказу Семёна Годунова арестовали весь род Никитичей от мала до велика. В те же дни, как началось следствие, по всей Москве были схвачены все, кто по родству и свойству был близок к дому Романовых. Арестовали князей Салтыковых, Сицких, Черкасских, Шереметевых. Все они теперь сидели в кремлёвских тюрьмах и казематах, которые восстановил Борис Годунов после смерти милосердного царя Фёдора.

Царь Борис Годунов не спешил выносить приговор Фёдору Романову и его брату Александру. Он знал, что за него это сделают суд и Боярская дума, а все утвердят архиереи и патриарх. Но царю не терпелось унизить Фёдора Романова. Он жаждал увидеть, как спадёт с лица недруга гордыня, как тот слёзно будет молить о пощаде, о милосердии. «Да не дождёшься ты моего милосердия. Многажды был тобою уязвлён, теперь получи долг сполна», — подумал царь Борис и спросил Фёдора:

— Зачем вы, Романовы, искали моей смерти? Зачем посягали на жизнь царя и помазанника Божия?!

— Господь Бог свидетель, мы не искали тебе порухи, государь, — ответил Фёдор.

— Как же не искали? Вон твой слуга, коего ты отдал брату, скажет, как было дело. — И царь повернулся к своему дяде. — Дядюшка Семён, спроси у Бартенева, чьей волей он привёз из костромской вотчины отравное зелье, какого злого умысла для прятали коренья?

Бартенев не стал дожидаться, когда его переспросит об этом же боярин Семён, а вышел вперёд и ответил царю:

— Государь-батюшка, дал мне наказ ехать в костромскую вотчину князь Александр Никитич и говорил: воля моя и брата Фёдора Никитича привезти тебе из села Домнино коренья. И я привёз, а какие они — не ведал, потому как в мешке покоились.

Тут сказал своё слово боярин Семён Годунов:

— Ты говори всё изначально. Как ты попал на подворье Романовых?

— Они искали верного человека. Я им и показался. Да обмишулились, потому как я, раб Божий, верный слуга государя-батюшки...

Князь Фёдор не слушал. Он знал, что всё сказанное Бартеневым измышление и навет. Он знал также, что «проныр лукавый», как в душе называл Фёдор Бориса Годунова, пытался перехитрить себя. «Ведает же лукавый, что многие бояре лишь терпят его, — размышлял Фёдор, — и, чуя глухой ропот бояр, Бориска ищет от них защиту, дабы оградить себя от козней. О, лучшей защиты, чем опала, не найдёшь. И хитрости Бориске не занимать. Он же плевицами опутах и тайным надзором высветил всех, кого боится. Он вовлёк в сей надзор боярских холопов, и те доносят на своих господ. Он не случайно дал волю ушкуйникам и оборотням, выпустив их из тюрем. И теперь они шныряют-шастают по московским дворам, подслушивают, что говорят о царе, и несут всё Семёну или хватают хулителя, тащат в застенки. Достойно ли сие государя, — воскликнул в душе Фёдор, — когда он поощряет доносы и клевету — язвы, зараза которых поражает россиян. Все доносят друг на друга: и сын выдаёт отца, жена — мужа, брат — брата, отец — сына. И сколько же россиян невинно попали в пытошные башни, скольких разорили до наготы, подвергли тайным казням и пыткам. Господи, ни при одном царе, помимо батюшки Грозного, подобного не бывало!» — горестно вздохнул Фёдор Романов и опустил гордую голову.

Он ещё не знал свою участь, хотя и представлял горькой. А ежели бы ведал доподлинно, решился бы на самый крайний шаг, наказал бы гонителя своего рода и всех сродников лишением живота.

Голос Годунова отвлёк Фёдора от печальных дум.

— Теперь ты слышал, в чём вина твоя и твоих братьев и всего родства и свойства? — спросил царь Борис. — И есть у тебя один путь: покаяться, рассказать своему государю правду. Ты же не ищешь себе ни правёж на дыбе, ни позора, ни Лобного места. И я сему не хочу тебя подвергать.

— Ты — государь, и воля твоя как закон от Бога. Да ищу я лишь справедливости. Зачем мне желать себе худа, потому как мне ведома твоя судьба и день, когда ты преставишься. И сам ты сие ведаешь. Потому спрашиваю: зачем берёшь ещё один грех на душу и взял нас, Никитичей, и всех наших сродников под стражу, заточил в сидельницы? Коль несёшь правду, как помазанник Божий, вели повязать Бартенева-иуду, спроси его калёным железом, чью волю выполнял, вознося навет на Романовых. Тебе и скажет, что дядюшки твоего, боярина Семёна, потому как Бартенев у него на службе.

— Сам хулу несёшь на честного раба государева! — выкрикнул Семён Годунов.

— Помолчи, дядя, — строго заметил царь Борис. — Твоё слово впереди. — Он был недоволен дядей: князь Фёдор сказал правду, а она не должна была высветиться. Да сказанного не вернёшь, счёл царь, и теперь оставалось одно: подминать под себя Романовых, пока ликом не ткнутся в грязь, потому Борис Годунов закусил удила. — Ты о чести помни, Фёдор. Твой батюшка Никита завещал нам вместе хранить и честь и дружбу. Но ты попрал и то и другое. Потому наша правда от Бога и справедливость — тоже. Коренья нашли в романовских каморах, и ключи от камор в ваших руках. Вот и ответите за все злочинские умыслы сполна. — И царь Борис отвернулся от князя Фёдора, сказал боярину Семёну: — Отведи его на место пока, а там посмотрим. Как в пытошную вести — скажу.