Читать книгу "Рок семьи Романовых. "Мы не хотим и не можем бежать..." - Хелен Раппапорт"

«Вопросы и замечания, касающиеся освобождения царя». Записи Вильгельма II от апреля 1931 года, касающиеся его попыток спасти царя и его семью летом 1918 года[60]. Свинцовый карандаш на бумаге67.

Напряженная работа по поискам нужного мне архивиста и получение от его императорского и королевского высочества принца Прусского разрешения ознакомиться с этими бумагами заняла некоторое время, но в конце концов принесла искомый результат. На мою электронную почту из Замка Гогенцоллернов поступили цифровые сканы двенадцати страниц документов, исписанных карандашом характерным для кайзера убористым почерком. Первый документ – «Вопросы и замечания» – написан карандашом по-английски – вероятно, для Уотерса. На нем нет даты, но отчасти он слово в слово повторяет то, что рассказывает Уотерс на страницах 259–261 своей книги «Потсдам и Доорн». Однако, что касается утверждения Саммерса и Мэнголда о том, что записи о «ключевом периоде в 1918 году» были изъяты из Королевского архива, то кажется маловероятным, что такие записи вообще когда-либо существовали68. В оригинальных документах из Замка Гогенцоллернов в основном рассматриваются ранние планы 1917 года по эвакуации Романовых немцами. Упоминаний о событиях 1918 года в заметках кайзера нет вовсе.

Вильгельм составил перечень из десяти важнейших тезисов. В этом списке фигурирует множество гневных вопросов: почему датский король весной 1917 года обратился напрямую к нему относительно трудного положения, в котором оказались Романовы, вместо того, чтобы действовать совместно с британским королем? Было ли это сделано потому, что датчане считали, что «пассивное отношение [британского правительства] к этому безотлагательному вопросу» не позволит его решить? Вызвала ли информация о нарастающем в Англии нежелании предоставить царю убежище у датчан опасения, что спасение Романовых силами англичан «может быть сорвано», и идею вместо этого адресовать свои призывы напрямую германскому императору?69 Почему Копенгаген не поделился деталями переговоров между Лондоном и Петроградом – о которых британскому послу в России было хорошо известно – с кайзером? И почему датчане не сообщили британцам о тех мерах военного и военно-морского характера, которые он, Вильгельм, был готов предпринять, чтобы осуществить безопасную эвакуацию Романовых из России? Вильгельм, как он утверждал в своих заметках, «выразил свою готовность сотрудничать с Лондоном в спасении Царя и его семьи», но нейтральная Дания не передала эту информацию в Лондон. Неужели сэр Джордж Бьюкенен не был проинформирован о великодушном предложении Вильгельма?70 И почему этому предложению не было отдано должное? Вильгельм был не только оскорблен тем, что с ним не проконсультировались, но и был в бешенстве оттого, что «не было предпринято никаких шагов, чтобы попросить Копенгаген выразить признательность британского правительства германскому Канцлеру за это предложение Германии»71.

При чтении этих заметок сразу же возникает чувство, что дело здесь не только в желании Вильгельма помочь своим родственникам, но и в ударе по его чувствительному эго и имперскому чувству чести. Он рассчитывал на то, что весь мир упадет к его ногам и признает благородство его жеста, но вместо этого его просто проигнорировали. Почему его инициатива была отвергнута? Обманывал ли себя Вильгельм был или же был прав, задавая заключительный вопрос в пункте своего перечня № 10?

«Если бы британский народ… узнал о предложении о сотрудничестве со стороны германского Императора в деле спасения Царя, разве не побудили бы они свое правительство, руководствуясь рыцарским духом в отношении к своему союзнику, спасти Царя и его семью?»72

Увы, сознание Вильгельма застряло в мифологической эре тевтонских героев; потому что подобного «рыцарского духа» просто не существовало в современном ему реальном мире, а уж в военное время его, разумеется, не было и в помине. И никому, похоже, было неинтересно реагировать на его попытки привлечь к себе внимание игрой на публику.

Но этим собрание документов из Замка Гогенцоллернов не ограничивается. В папке содержится еще один пространный комментарий кайзера, написанный опять-таки карандашом, но на сей раз по-немецки. Он сделан в конце письма, отправленного Вильгельму русским журналистом-эмигрантом Анатолием Гутманом, и эти заметки кайзера отличает бурная эмоциональность. В публикации Уотерса нет цитат из этого комментария, что означает, что Уотерс либо не был о них осведомлен, когда писал свою книгу (что представляется маловероятным, учитывая его близкую дружбу с кайзером), либо решил их не использовать.

Не объясняет ли это отсутствие доказательств того, что Саммерс и Мэнголд истолковали как доказательство их отсутствия?

В то время Гутман, который писал под псевдонимом Анатоль Ган и постоянно проживал в Берлине, работал над книгой об убийстве Романовых (которая, похоже, так и не была опубликована) и в своем письме попросил кайзера разъяснить некоторые моменты, относящиеся к переговорам, которые велись весной 1917 года. Вильгельм ответил, что его информировал о них его тогдашний канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег[61]. Он сообщил кайзеру о призывах датского короля, сведения о которых он получил через Стокгольм. В ответ Вильгельм согласился, что если императорская семья будет эвакуирована по морю, то

«флотам в Балтийском и Северном морях надо будет тайно сообщить об этом немедленно с тем, чтобы перевозящему их кораблю – который в конечном счете будет идти под британским или датским флагом – был придан германский эскорт. Я собирался отдать соответствующий приказ, как только будет точно определен маршрут»73.

В том случае, если эвакуация будет осуществлена по суше, Вильгельм был готов отдать приказ об объявлении «кратковременного перемирия с противостоящими русскими войсками» на том участке Восточного фронта, где будет осуществляться передача царя. Николай будет в торжественной обстановке провезен «через позиции его бунтующей армии» и вывезен на позиции немцев, через которые он сможет проследовать с достоинством «среди воинских почестей, которые надлежит отдавать государю». Более того, Вильгельм «лично приедет на указанное место, будет следить за передачей и примет Императорскую семью со всеми подобающими почестями». «Я был готов оказать помощь Царю любым путем – любым достойным путем», – написал он. Но до самого дня, когда это должно было произойти, «все должно было оставаться в тайне»74.

Далее в своих заметках Вильгельм утверждает, что «по прошествии довольно продолжительного времени» Бетман сообщил ему, что он «успешно обсудил выезд через Скандинавию с правительством Керенского [курсив мой], которое, похоже, не против дать царю разрешению покинуть страну». Через Бетмана Вильгельм настоятельно попросил Керенского, «чтобы его как можно скорее проинформировали о выбранном маршруте, чтобы сделать необходимые приготовления», на что Керенский ответил, что он «сделает все, чтобы облегчить и обеспечить выезд царя», предоставив в его распоряжение специальный поезд, поскольку присутствие царя является для него серьезным затруднением [курсив мой. – Авт.]»75.