Читать книгу "Законы прикладной эвтаназии - Тим Скоренко"

Гречкин возится с хламом на своём столе. Майя подходит к нему, кладёт подбородок на плечо.

Он улыбается.

– Прости, что я такой разгильдяй, – вздыхает он.

– Ты гениальный разгильдяй, тебе можно.

– Мур, – говорит он.

– Мур.

Майя никогда не любила эти телячьи нежности – «мур», «мяу», «няф», «хрю» и так далее. Гречкин как-то незаметно приучил её к ним. Теперь она и сама может поприветствовать его чем-то подобным. Скажи ей такое год назад – не поверила бы.

– Ладно, – подытоживает она. – Отец будет вовремя. Он всегда вовремя. У тебя десять минут, ага-ага.

– Есть, миледи!

Певзнер сидит на диване, Карл и Ник – на стульях.

Пустое ожидание, десять минут до важной встречи.

– Ты как-нибудь его подготовила? – спрашивает Ник.

– Не-а. Он не звонил, а я тем более.

– Отцы и дети! – смеётся Ник.

– Да, дженерэйшн гэп, – поддакивает Карл.

– А ну молчать оба! – командует Майя.

Так проходят эти минуты, одна за другой. По Певзнеру видно, как он волнуется. Глаза бегают, пальцы сжимаются и разжимаются.

– Не волнуйся, Марк, – успокаивает его Майя. – Всё будет о’кей, ты же сам понимаешь.

Марк кивает.

В это время раздаётся сигнал: кто-то вошёл в лабораторию. Экран над дверью сообщает: это Варшавский. С ним – крепкий молодой человек.

– Это Лёша, новый секретарь, – говорит Майя.

– Какой здоровый!

– Раньше был в охране, но как-то вот удачно подвернулся под руку, когда предыдущего убили.

Варшавский минует все посты электронной охраны: у него – полный допуск.

– Надеюсь, у нас есть кофе, – констатирует Майя.

Дверь открывается, Варшавский входит. И сразу улыбается.

– Вы меня встречаете, как дети – деда Мороза.

Это разряжает обстановку. Варшавский пожимает мужчинам руки, целует Майю. Охранник-секретарь Алексей делает то же самое, только Майю не целует, а слегка склоняет перед ней голову. В его глазах Майя видит то же самое, что уже видела в десятках мужских глаз. Зарождающееся обожание.

Варшавский проходит в ту часть лаборатории, где возвышается полусобранная машина времени.

– Так что же такое важное вы хотели мне показать? У меня не так уж и много времени.

Певзнер вызывает большой чертёж из своего компьютера и проецирует его в центр лаборатории.

– Вася, твоё слово.

Варшавский смотрит на Гречкина с интересом.

Гречкин в ударе. Он начинает рассказывать про бутылку Клейна, про ленту Мёбиуса, про теорию Роберта Маллетта и пучки лазерного излучения, циркулирующие по кольцеобразному каналу, про замедление скорости света в бозе-эйнштейновском конденсате, про Амоса Ори и стабильность временного «бублика». Варшавский внимает. Через некоторое время Гречкина даже немного заносит. По крайней мере, так кажется Певзнеру. Потому что ничего из того, что Гречкин излагает, раньше он не рассказывал даже ему, начальнику лаборатории.

– Более того, – говорит Гречкин. – Я использовал ещё одну теорию, разработанную всё в том же двадцатом веке голландским математиком Виллемом ван Стокумом. Он пытался построить модель пространства вокруг бесконечного цилиндра, вращающегося вокруг своей оси. При достаточной скорости вращения можно облететь вокруг цилиндра и вернуться в исходную точку до, а не после момента старта. Разработку ван Стокума через сорок лет дополнил и пояснил американец Фрэнк Типлер. По его исследованиям получалось, что цилиндр увлекает за собой систему пространства-времени. Вся сложность была в том, что невозможно получить вращающийся вал длиной в бесконечность. Но эта проблема легко решаема в применении к вышеописанным теориям Маллетта и Ори. И в частности, в применении к бутылке Клейна.

– Торотылка Гречкина, – отчётливо произносит Ник.

Все поворачиваются к нему.

– Что?

– Мы это называем торотылкой Гречкина, – пожимает Ник плечами. – Тор плюс бутылка Клейна.

Варшавский улыбается.

– Продолжай, пожалуйста.

– Собственно, я почти всё рассказал. Просто форма, которую мои коллеги окрестили «торотылкой», на самом деле является чем-то вроде бутылки Клейна, вложенной в евклидово пространство. Не погружённой, а именно вложенной. Я даже не знаю, как это придумал. Просто понял, что нужно сделать именно так – и всё. Но в любом случае: это позволит отправить любой предмет в прошлое. В будущеё – не знаю. А в прошлое – возможно.

Вася замолкает. Вступает Певзнер.

– Я разработал смету, – говорит он.

Варшавский улыбается краем рта.

– Давайте посмотрим вашу смету, – отвечает он.

7

Октябрь пролетает незаметно, за ним – ноябрь. Детальная разработка идеи Гречкина, увеличение финансирования, заказ деталей и постройка машины – всё летит сумасшедшими темпами. Лаборатория живёт своей работой, горит ею. Прикрытие – лаборатория анабиоза – оставлена на попечение двух новых сотрудников, выбранных Марком. Вся деятельность окончательно переместилась в лабораторию времени.

По предложению Марка они сразу строят большую камеру. В большой камере можно попытаться отправить в прошлое любой объект, а стоимость её ненамного превышает стоимость малой камеры, запланированной изначально.

Жизнь Майи проходит между двумя лабораториями и домом. Впрочем, в лаборатории анабиоза она за всё это время бывала лишь дважды.

– Майя, – зовёт её Певзнер в один из дней, – ты у нас наименее загружена, сделай хорошее дело.

– Ну?

Майя не любит, когда вместо того, чтобы сразу перейти к сути, произносят ряд вступительных, ничего не значащих фраз.

– Сделай копию комплекта чертежей по анабиозису.

– Зачем?

– Ну, были проблемы, мы эти копии таскали из анабиозиса сюда, потом – обратно. Электронную версию мы тут оставили, но пусть заодно и пластик хранится. А то кто его знает, что там ещё отколют наверху.

– В архиве же есть.

– Ага. Версия полугодовой давности. Электронка – понятно, но пластик-то обновлять надо.

– О’кей. Сделаю сегодня.

Варшавский решил вопрос с лабораторным помещением на Новой Пречистенке. Но после этого у Марка появились элементы мании преследования. Временно перемещённые в лабораторию времени пластиковые копии чертежей анабиозиса вернули на место, но Певзнер продолжал бояться чего-то неведомого. Наличие электронного экземпляра его не устраивало: он опасался отказа системы. Ну, ладно, всё сделаем.

Майя собирается и выходит из лаборатории. Уже на улице она натыкается на Гречкина.