Читать книгу "Redrum 2017 - Евгений Олегович Шиков"

а ведь, допускаю, что она того не стоит.

Натянув свитер и джинсы, я ушёл в прихожую, накинул куртку, обулся, и только тогда направился в кухню за мусором. Ещё немного посмотрел на книгу и, наконец, решившись, присел на корточки, развязал пакет и вытащил томик на свет. Он потянул за собой прилипшую к странице банановую кожуру, которую я брезгливо стряхнул и стёр пальцами липкие остатки фрукта.

Обложки не было, но поскольку книга была сделана на совесть, жёлтые страницы ещё крепко удерживал корешок, впрочем, на нём никаких надписей не нашлось, он был просто грязно-бежевого цвета. Буквы оказались слегка размытыми, отпечатаны нечётко, а первая страница обозначалась номером пятьдесят семь, что только утвердило меня в правильности решения Егора. Я невольно представил, что она месяцы, а может, и годы валялась в чьем-нибудь сортире, служа запасным вариантом, на случай, если кончится туалетная бумага. И, похоже, этим вариантом активно пользовались. Но что-то привлекло мой взгляд, когда книга ещё лежала в пакете. И теперь, уже вблизи, я с удивлением глазел на страницу.

Текст был набран крайне неэкономично, узкой колонкой, оставляя по краям листа огромные пустые поля. Казалось, поля эти зажали текст в рамках и пытаются его раздавить. Ещё больше я удивился, когда, пролистав книгу, заметил, что на некоторых страницах текст становился ещё уже, едва вмещая одно короткое слово в строке, а затем снова возвращался к заданной на пятьдесят седьмой странице ширине.

Вспомнилась история, которую любила рассказывать мама. Как однажды, будучи ещё совсем малышом, я разрисовал одну из папиных книг. Точнее начиркал цветными карандашами прямо на белых полях нескольких страниц. Она вспоминала это с улыбкой, посмеиваясь, но, по её словам, отец тогда совсем не обрадовался. Самое забавное, говорила она, что я изрисовал именно поля, не тронув текст, будто боялся зацепить его. После шутил и отец, рассказывая, что чтение той довольно унылой книги стало куда веселее, когда он увидел цветастые линии на полях. Правда, после того случая рисовал я только под присмотром, а книги убирались подальше.

Устав сидеть на корточках, я придвинул стул и уселся на него. Снова вернулся к начальной странице и прочёл:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

…Ольга не пришла. Опустошенная, измотанная, она не верила, что я жду её там. Предпринять что-то я не мог, оставаясь пленником того места, о котором уже говорил выше. Но та печаль, что я углядел в её глазах в последний приход ко мне… В то финальное свидание, единственное, с которым у меня была связана рухнувшая теперь надежда, уже не оставляла места для сомнений.

Она смирилась и старалась теперь забыть меня и тот образ, что я тщетно пытался подарить ей. И что оставалось мне?

Только сдаться… Плыть по течению в ожидании, когда рухнет и оболочка, по какой-то причине сохраняющая меня на этом свете. Осколки бывшего меня, тень сомнений, переживаний, забытых чувств… Моё вечное падение в бездну, которой нет конца.

Всё, что осталось. Всё, к чему я пришёл.

Весь смысл, который у меня теперь есть, сузился до размеров швейной иглы.

И ужас, так и не покинувший меня, бил в мозг этой иглой, пристрачивая меня к оболочке нового, чуждого мироздания.

Я так долго ждал, что неугомонная швея уколет палец или нить её наконец закончится. Но надежды умерли.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я положил книгу на стол и глянул на пакет с мусором. Теперь, прочитав этот вязкий и непонятный абзац, я все ещё не видел причин оставлять книгу у себя. Видимо, Егор был прав. Такое чтение явно не по мне. Тем более пытаться вникнуть в смысл, начиная с пятьдесят седьмой страницы, было дело гиблым.

Перевернув книгу, я убедился, что и в конце страниц не хватает. На триста двадцатой предложение обрывалось на полуслове. Однако я не торопился выбросить томик. Я всё не отводил глаз от широких полей. Никак не мог взять в толк, что именно меня так притягивает в них.

Они не давали ощущения воздуха, как, наверное, предполагалось. Напоминали, скорее, оболочку, которая сжимала текст, не пуская буквы за грань, за неё вырвалась лишь нумерация страниц. Я ощущал едва уловимую инверсию, будто это не светлые поля листа и тёмные буквы на нём, а наоборот. Я мог с лёгкостью представить, что поля чёрные, а текст белый, и так мне казалось даже проще понять причину, по которой было избрано такое странное типографское оформление. Но всё-таки нет, я не мог найти ответа. Не сейчас.

Потому, оставив книгу на столе, я встал, схватил пакет с мусором и покинул квартиру. Я слишком загнал себя с этими дурацкими мыслями, пора на свежий воздух.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вернувшись с улицы, я переоделся, сварил кофе, и снова схватился за книгу. Именно тогда я понял, что на протяжении всей недолгой прогулки только и думал о ней. И это понимание вызывало во мне противоречивые чувства. Абзац, прочитанный ранее, не заинтересовал, и до сих пор казалось, что тратить время на чтение истории, не имеющей ни начала, ни конца, лишено смысла, однако что-то заставило меня в тот день вернуться к ней, чтобы потратить на чтение добрых два часа, пока Егор не вернулся из института.

Что-то подобное, в общем-то, уже случалось со мной. Бывало, что я снова и снова возвращался к книгам, которые сначала ничем не цепляли, пока я не преодолевал некий рубеж и все-таки не втягивался в историю. То ли это и правда было характерно некоторым вещам, то ли оказывалось странной шуткой мозга, который в определенный момент сдавался, будто говоря: «Чёрт с тобой, читай эту нудятину!». Но, как ни странно, именно такие книги в итоге запоминались надолго и оставляли внутри самый глубокий след, который я осознавал не сразу. В то время как захватывающее, лёгкое чтиво, несмотря на доставленное удовольствие, забывалось уже через неделю. Однако во всех прошлых случаях я знал, что у книги есть финал, а здесь меня неизбежно ждало разочарование, как однажды это случилось с «Замком» Кафки. Но как сказал один литературовед: «Незаконченный роман — это своего рода отдельный жанр». Так что я решил, что, может, это и есть тот самый случай. Как я уже говорил, от чтения меня оторвал Егор, позвонив в дверь. Не раздайся этот звонок, я, быть может, так и просидел бы до самого вечера, читая почти через силу и, ожидая, когда же наступит тот самый рубеж. Я сильно сомневался,