Читать книгу "Redrum 2017 - Евгений Олегович Шиков"

или запавших в душу фильмов — его, связанного по рукам и ногам, медленно полосуют острыми ножами, срезая длинные лоскуты кожи, а затем, полуживого, сбрасывают в глубокую песчаную яму, где он ворочается, словно в битом стекле… Жестокость образов нарастала, словно подпитываясь его мучениями. Он горит в пылающем сарае, замерзает на холодной мостовой, сгнивает заживо, терзаемый полчищами плотоядных тварей, не в силах вырваться, не в силах скрыться. Это был истинный ад, без надежды на смирение и покой.

В недрах сознания раздался знакомый голос: «Отдашься. Разделишь страдание. Разделишь наслаждение», Двое демонов — словно звери, сбившиеся в стаю, — были рядом с ним. Они питались, с удовольствием вытягивая из него горячий, густой поток боли и ужаса, не торопясь и смакуя каждый обрывок его чувств, каждый порыв его эмоций. Кто он для них? Сосуд. Угощение. Невероятная, черная смолистая жижа заполняла собою весь мир. Был ли смысл страдать? «К чёрту вас. Берите», — услышал он собственный голос. Из тёмной бездны донёсся смешок — низкий, клокочущий. «Да берите же, берите!» — звенели в сознании его мольбы. «Всего берите! До конца! Умоляю!» — и, чем больше он упрашивал, тем медленнее становился чёрный поток образов.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Он очнулся. Вокруг по-прежнему были холодные стены подвала, горела свеча, а рядом с ней на полу лежал Филипп. Демоны по-прежнему были здесь, еле различимые в полумраке. Один из них указал на Филиппа: его худое, израненное тело сотрясалось в немом плаче, из рваной раны на животе прямо на голый бетон вытекало содержимое брюшной полости.

«Разделишь страдание. Разделишь наслаждение».

Саша подошел к Филиппу, присел на корточки и нежно приобнял.

— Ну-ну, всё хорошо, — он погладил приятеля по волосам, а затем с силой вонзил свободную руку прямо в распоротую рану, разрывая тёплые скользкие внутренности и проталкивая её вверх, туда, где должно было быть сердце. Вот и оно — слабый, умирающий комочек. Он сжал кулак — Филипп дёрнулся и замер.

Саша вынул руку и выжидающе посмотрел в полумрак. Раздался удовлетворённый смех и в воздухе мелькнуло несколько белых точек. Мощным потоком Сашу захлестнула волна чувств и видений, вновь он ощутил неземную боль и страдание, но, на сей раз, это было иначе — так, словно кто-то собрал все эти страшные, острые эмоции в один огромный шар, а затем вывернул наизнанку, переиначив саму суть их восприятия. Одним словом, это было… наслаждение. Абсолютное, высшее, ни с чем не сравнимое. Весь опыт его жизни — всё самое сладкое и приятное, что испытывало его сознание и его плоть — всё прежнее до этого мгновения сделалось тусклым и бесцветным, пресным и неинтересным. Все желания, весь мир вокруг — всё собралось в пылающем белом зареве. И ради этого нового был готов на всё.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Жёлто-чёрная свеча потухла. Саша поднялся на ноги и ощупал под рубашкой длинный шрам, пересекавший его грудь. Он улыбнулся, вытер руки о лежавшую на стуле одежду Филиппа, поправил пиджак и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Денис Назаров

О

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «О — это воплощённая в жизнь идея о том, что читатель — непосредственный участник создания произведения. Это попытка максимально связать в одно целое форму и содержание.

Этим рассказом я хотел приблизить самого читателя к тексту как таковому и показать, что иногда это может быть страшно».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Книга лежала среди банановой кожуры, яблочных огрызков, бумажек и прочего хлама, которым мы кормили пакет для мусора последние сутки. Жёлтая страница смотрела на меня через тонкую оболочку, будто спрашивала — возьму ли я книгу в руки или позволю ей присоединиться к океану бумажного, пластикового и прочего мусора на свалке. Точно не знаю, почему Егор её выкинул… Хотя догадаться не сложно. Кому сдался ветхий томик с оторванной обложкой и потрёпанными страницами? Это я не привык выкидывать книги. Даже когда рвались в клочья дешёвые томики в мягкой обложке, что я покупал по сто рублей в книжном на Мечтателей двадцать пять, я оставлял их. Не заклеивал, а просто втискивал на полку между более надёжными томами в твердых переплетах, где они продолжали собирать пыль.

У меня не было никакого особого трепета перед книгой. Я не испытывал удовольствия от запаха бумаги или типографской краски, скорее, даже наоборот. Не был я и сторонником теории, что информация куда лучше усваивается с бумаги, нежели с экрана. Книга для меня оставалась просто книгой, убежищем информации, иногда полезной, иногда нет, но я никогда не выкидывал прочитанное и не отдавал друзьям.

Мне просто казалось странным и неправильным выбрасывать пусть даже самый изорванный том, из которого выпадали листы или обложка отклеивалась от корешка. Странно, но это было похоже на предательство. Отнюдь не предательство имени автора или его труда. Скорее, предательство текста как такового.

Все те сюжеты, что я пропускал через себя, будь они плохими или хорошими, что-то всё равно меняли во мне, а потому я сохранял всё, что покупал или получал в подарок, пусть даже знал, что никогда не вернусь к уже прочитанным историям.

Я вовсе не думал оставлять книги в наследство детям, если они у меня когда-нибудь будут. Большинство из дешёвых томиков рассыпались прямо в руках и годились разве что на растопку. Однако небольшая, заполненная разнородной литературой полка служила мне чем-то вроде маркера, или, если угодно, якоря, за который я мог зацепиться в не самые лучшие дни, и найти в этом совершенно обыденном зрелище покой, а взяв случайную книгу в руки, внезапно отыскать там ориентир, банальный свет в конце туннеля.

Так я и сидел за столом, медленно потягивая горячий кофе, и глазел на страницу, спрятавшуюся за тонким слоем темного полиэтилена, все думая, забрать ли увечный томик или же отправить его в утиль. Наверное, Егор будет хохотать, узнав, что я вытащил выброшенную им книгу из мусора.

Я допил кофе, почистил зубы и стал собираться на улицу. Делал это медленно, все еще решая, как поступить с книгой. Я даже не осмотрел её, чувствуя странную тревогу, будто стоит мне её вытащить из мусора, и вернуть её на место я уже не смогу,