Читать книгу "Красные бокалы. Булат Окуджава и другие - Бенедикт Сарнов"

Поначалу все вроде сходится. Как и у Синявского, «счастливчик Пушкин» (так называется это стихотворение Булата) живет и творит – играя.

Но в конце вдруг выясняется, что его умение «бумагу марать» – не игра, а серьезное дело, за которое стоило «умирать на Черной речке».

Тут как будто вырисовывается некоторое противоречие.

Но оно легко снимается другим Булатовым стихотворением:

У поэта соперников нету

ни на улице и ни в судьбе.

И когда он кричит всему свету,

это он не о вас – о себе.

Руки тонкие к небу возносит,

жизнь и силы по капле губя.

Догорает, прощения просит:

это он не за вас – за себя.

Но когда достигает предела

и душа отлетает во тьму…

Поле пройдено. Сделано дело.

Вам решать: для чего и кому.

То ли мед, то ли горькая чаша,

То ли адский огонь, то ли храм…

Все, что было его, – нынче ваше.

Все для вас. Посвящается вам.

Все для вас! Посвящается вам!

Но это – потом. А сейчас, пока его душа еще не «отлетела во тьму», он «кричит всему свету»: отстаньте от меня! Не тяните ни вправо ни влево! Я не с вами – ни с теми ни с этими, – я сам по себе! И возносит к небу свои тонкие руки, и молит только об одном: «Дайте дописать роман до последнего листочка!..», «Дайте выкрикнуть слова, что давно лежат в копилке!..»

И вот, вопреки этой своей «декларации прав писателя», он позволяет втянуть себя в конфронтацию двух ветвей власти и решительно, безоговорочно, категорично примкнуть к одной из враждующих сторон.

Точнее, даже не «позволяет» себя втянуть в эту кровавую политическую схватку, а – в отличие от Синявского – сам, по доброй воле, по зову сердца, по естественному порыву души втягивается в этот, уже ставший вооруженным, конфликт.

В том, что это был именно зов сердца, порыв души, у меня нет ни малейших сомнений.

А чтобы объяснить, на чем основана эта моя уверенность, мне придется более подробно рассказать о том, что в те дни происходило с нами. И главное – восстановить в памяти все обстоятельства, связанные с главным, ключевым эпизодом, повернувшим и в конечном счете определившим последующий ход событий.

Рассказывая о той фазе путча, когда в ход уже пошло оружие, об этом эпизоде я умолчал. Даже не упомянул о нем.

Сейчас попытаюсь восполнить этот пробел.

Самым страшным для меня

в тот день (3 октября) был момент, когда диктор «Останкина» объявил, что первый этаж телецентра захвачен и поэтому телерадиовещание всех телекомпаний из «Останкина» прекращается. И экран моего телевизора погас.

Вскоре, правда, он опять засветился: это заработал единственный оставшийся в эфире телеканал государственного Российского телевидения. (Как потом я узнал, он не был отключен, потому что его эфирная студия была расположена не в Останкине, а на 5-й улице Ямского поля.)

Пауза длилась недолго, может быть, несколько минут. Но эти минуты были самыми страшными в моей жизни. Мелькнула мысль: все кончено, они победили.

Когда экран вновь засветился, я слегка успокоился. Но всей кожей чувствовал: дело дрянь.

Положение и впрямь было грозное. Куда более грозное, чем три года назад, в дни августовского путча 91-го.

Тогда работали все каналы телевидения. И, хоть город был до отказа набит танками, никто ни в кого не стрелял. И был Ельцин на танке. И почти полная уверенность, что этот путч, возглавляемый людьми, которых мы только что увидели на экранах наших телевизоров во всем их ничтожестве, конечно же, провалится.

Сейчас такой уверенности у меня не было.

И вообще все было непонятно.

Где Ельцин? Почему он молчит?..

Ну, на этот вопрос, положим, можно было ответить по Булгакову: «Подумаешь, бином Ньютона!» Пьян, конечно! Назюзюкался вдрабадан и дрыхнет. (Впоследствии я узнал, что так оно примерно и было. Сильно поддавший Борис Николаевич, правда, не спал, а, напротив, рвался к микрофону. Но допустить, чтобы «дорогие россияне» увидели своего президента в том виде, в каком он тогда мог предстать перед ними, было невозможно, и соратникам от явления народу его удалось удержать.)

Ну ладно, Бог с ним, с Ельциным. Как пел в одной из своих песен Галич: «Не троньте его, не надо. Пускай человек поспит».

Но ведь кроме президента есть у нас еще премьер! Есть, наконец, мэр, который в первую очередь должен нести ответственность за порядок во вверенном ему городе.

Куда они все подевались?

Предавался я всем этим невеселым размышлениям недолго.

Увидал я, как грузовик с вооруженными макашовскими бандитами протаранил стеклянные двери «Останкина», после чего экран моего телевизора погас, примерно в полвосьмого. А спустя полтора часа на уже ожившем экране появилось изображение первого вице-премьера правительства России Егора Гайдара, и его спокойный голос произнес: «Дорогие друзья!»

«Ну слава Богу! – отлегло у меня от сердца. – Наконец-то я узнаю, что там у них, наверху, происходит!» И узнаю от человека, которому, чуть ли не единственному из всех обретающихся на вершине власти могу доверять.

И вот что я тогда от него услышал:

...

Дорогие друзья,

все эти последние дни правительство России больше всего хотело сохранить спокойствие, избежать кровопролития. Даже сегодня, когда стало ясно, что люди, которые взяли курс на вооруженную конфронтацию, готовы переступить через реки крови, чтобы сохранить свою власть, реставрировать старый тоталитарный режим, снова отнять у нас свободу.

Мы надеялись, что удастся избежать вовлечения граждан в это противостояние.

Вместе с тем, к сожалению, ситуация продолжает обостряться.

У «Останкина» идет бой, противоположная сторона, бандит, применяет гранатомет, тяжелый пулемет, пытаются захватить узлы связи, средства массовой информации, добиться силового установления контроля в городе.

Правительство предпринимает усилия с тем, чтобы подтянуть силы, необходимые для того, чтобы остановить успех реваншистов.

Но надо сказать честно: сегодня вечером нам нужна поддержка. Сегодня мы не можем переложить ответственность за судьбу демократии, за судьбу России, за судьбу нашей свободы на милицию, на внутренние войска, на силовые структуры. Сегодня должен сказать свое слово народ, москвичи. Должны сказать свое слово те, кому дороги свобода России, ее демократическое будущее.

Мы призываем тех, кто готов поддержать в эту трудную минуту российскую демократию, прийти ей на помощь, собраться у здания Моссовета, с тем чтобы объединенными усилиями встать на защиту нашего будущего, будущего наших детей, не дать снова на десятилетия сделать из нашей страны огромный концентрационный лагерь.