Читать книгу "На помощь, Дживс! Держим удар, Дживс! (сборник) - Пэлем Грэнвил Вудхауз"

Глава 24

Не знаю почему, но когда вас ведут в полицейский застенок, вы себя чувствуете довольно глупо. По крайней мере со мной дело обстояло именно так. Я хочу сказать, что если вы шествуете бок о бок со стражем закона, у вас возникает ощущение, будто в каком-то смысле вы у него в гостях и вам следует проявлять к нему всяческий интерес и вызывать на разговор. Однако на самом деле задача эта непосильная – ни живого обмена мыслями, ни легкой беседы не получается. Помнится, в частной школе, той самой, где я получил приз за знание Библии, достопочтенный Обри Апджон, наш главный принципал, имел обыкновение брать нас по одному на воскресные образовательные прогулки, и, когда подходила моя очередь, я отнюдь не блистал красноречием. Вот и теперь со мной случилось то же самое. Как ни старался я быть небрежным и раскованным, когда в сопровождении констебля Оутса держал путь к деревенской кутузке, мне не удавалось выдавить из себя ни слова.

Возможно, будь я преступником высокого класса, которому светит лет десять за грабеж, поджог или еще что-нибудь такое, вот тогда совсем другое дело. Но я был мелкая сошка, тянул всего на каких-то двадцать восемь суток по второму разряду, и не мог избавиться от ощущения, что констебль смотрит на меня сверху вниз, не презрительно, пожалуй, в прямом смысле слова, но надменно. Должно быть, он считал, что с такой мелочью не стоит и связываться.

Да, и вот еще что. Рассказывая о своем предыдущем посещении Тотли-Тауэрса, я упомянул, что когда папаша Бассет заточил меня в моей комнате, то внизу на лужайке он сосредоточил местные полицейские силы, чтобы я не улизнул через окно. Местные полицейские силы, естественно, были представлены в лице все того же Оутса, а поскольку в ту ночь дождь лил как из ведра, думаю, не ошибусь, если скажу, что упомянутый Оутс затаил на меня зло. Даже самый добрый констебль и то не мог бы благожелательно взирать на арестанта, по чьей вине рисковал схватить сильную простуду в самый разгар служебной карьеры.

Как бы то ни было, сейчас Оутс выказал себя человеком не слова, но дела и деловито запер меня в тюремную камеру. В Тотли таковая имелась в единственном числе и вся целиком была предоставлена в мое распоряжение. Камера оказалась уютной комнаткой об одно окошко, незапертое, но слишком маленькое – через него не пролезешь, – с зарешеченной дверью, нарами и крепким запахом пьянства и хулиганства, который всегда стоит в гостеприимных местах заключения и отдыха. Затрудняюсь решить, был ли этот застенок лучше или хуже того, что мне отвели на Бошер-стрит. По правде говоря, хрен редьки не слаще.

Сказать, что я рухнул на нары и забылся сном – значило бы обмануть моего читателя. Ночь я провел беспокойно. Мог бы поклясться, что глаз не сомкнул, но, видимо, все-таки сомкнул, потому что вдруг увидел солнечный свет, бьющий в окно, и моего тюремщика, который принес мне завтрак.

Я умял его с аппетитом, несвойственным мне в столь ранний час. Покончив с едой, выудил из кармана старый конверт и принялся за работу, которую, бывало, проделывал и прежде, когда провидение начинало размахивать своей дубинкой у меня над головой, а именно: стал подводить баланс «Приход – Расход», чем, помнится, имел обыкновение заниматься Робинзон Крузо. Цель у меня была простая – посмотреть, где я на данный момент в выигрыше, а где терплю убытки.

Итог у меня получился такой.

Тут уж «Расход» прикусил язык, неплохо я его поддел. Ища в тарелке, не завалялась ли где крошка хлеба, не замеченная мною, я все же чувствовал себя щедро вознагражденным за все выпавшие на мою долю неприятности. Некоторое время я предавался размышлениям, все больше и больше примиряясь со своей участью, как вдруг послышался серебряный голосок, и от неожиданности я подскочил, как вспугнутый кузнечик. В первую минуту я не понял, откуда эти звуки исходят, и подумал, что явился мой ангел-хранитель, хотя всегда, не знаю почему, считал, что он особа мужского пола. Потом увидел за решеткой нечто вроде человеческого лица и, присмотревшись, узнал Стиффи.

Сердечно поздоровавшись с ней, я поинтересовался, как она сюда попала:

– Вот уж не думал, что Оутс тебя впустит. Или сегодня день посещений?

Стиффи сказала, что бдительный страж ушел в Тотли-Тауэрс для объяснения с дядей Уоткином и она проскользнула сюда, как только он удалился.

– Берти, – сказала она, – может, принести тебе напильник?

– Зачем мне напильник?

– Осел! Чтобы распилить решетку на окне.

– На окне нет решетки.

– Разве? Жаль. Ну да ладно. Ты завтракал?

– Только что.

– Ну и как, ничего?

– Вполне.

– Вот хорошо, а то я мучилась угрызениями совести.

– Ты? Почему?

– Пошевели мозгами. Если бы я не стащила статуэтку, тебя бы сюда не заперли.

– Ладно, не огорчайся.

– Не могу. Хочешь, скажу дяде Уоткину, что ты ни при чем, что это моих рук дело? Надо смыть пятно с твоего имени.

Я с величайшей поспешностью отверг ее предложение:

– Ни в коем случае. И не мечтай.

– Разве ты не хочешь смыть пятно со своего имени?

– Не такой ценой. Не хочу перекладывать ответственность на тебя.

– Не беспокойся. Меня дядя Уоткин не засадит в кутузку.

– Надеюсь. Но если Растяпа Пинкер все узнает, его хватит удар.

– Ой! Я об этом не подумала.

– Ну так хоть сейчас подумай. Он поневоле начнет сомневаться, стоит ли ему, викарию, навеки связывать свою судьбу с твоей. Будет раздумывать, правильно ли он поступает, колебаться. Другое дело, если бы ты была подружкой гангстера. Тогда, пожалуйста, тащи что под руку попадет, он тебя за это только по головке погладит. А с Растяпой Пинкером все иначе. Как жена викария ты станешь хранительницей приходской казны. Если Растяпа узнает про этот случай, он не будет ведать ни минуты покоя.

– Да, понимаю. Наверно, ты прав.

– Представляешь себе, как он будет вздрагивать, увидев тебя у ящика с церковными пожертвованиями? Нет, ты должна быть нема как могила.

Она вздохнула, видно, ее все еще мучили угрызения совести, но мои доводы были слишком убедительны.

– Конечно, ты прав, но меня бесит, что ты в тюрьме.

– Выкинь из головы. Ущерб возмещен.

– Чем?

– Мне не надо идти на эшафот.

– Идти на?.. А, понимаю. Не надо жениться на Мадлен.

– Конечно. Я ничего дурного о Мадлен не хочу сказать, как я тебе однажды уже объяснял, но при мысли о том, чтобы связать себя с нею священными узами, меня бросает в дрожь. Однако этот факт ни в коей мере не умаляет достоинств Мадлен. Множество самых блестящих женщин, если бы мне пришлось на них жениться, вызвали бы у меня точно такие же ощущения. Я их уважаю, восхищаюсь ими, преклоняюсь перед ними – но только на расстоянии, и Мадлен как раз из их числа.